Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу Страница 45

— Ну, и это тоже.

— Она рассказала мне нехорошие вещи.

— Не сомневаюсь, — говорит Ники. — Уверен, что она наговорила вам бог знает что, состряпала компот из невесть каких бредней. Я даже думаю, что иногда она и сама верит в свои измышления. Летти — больная женщина.

— Да?

— Ну ведь обе они из одной и той же неблагополучной семьи, не правда ли?

— Летти говорит, что Пам лечилась.

— Да, — смеется Ники. — Видели бы вы эти счета!

— А результат?

— Не пила после этого, по-моему, недели две. Игра не стоила свеч.

Они сидят за столиком, пьют и наблюдают, как разгорается закат, как этот прекрасный южнокалифорнийский фейерверк меняет цвет с лавандового на фиолетовый с багрово-красным оттенком.

— Райский вид, — вздыхает Ники. Потом говорит: — Подумайте сами, Джек. Ведь после меня преимущество в получении денег по страховке за жизнь — у Летти. И опекунство над детьми, конечно. Так разве не в ее интересах придумывать про меня всякие страшилки?

Джек глядит, как красное солнце плавится в океане.

— Знаете, что я думаю? — спрашивает Джек. И делает большой глоток пива.

— Не берусь даже гадать, Джек.

— А думаю я, — говорит Джек, — что вы убили жену, а затем подожгли дом. Вот так.

И он улыбается, видя, как белеет лицо Ники.

Долгую минуту Ники лишь молча смотрит на небо, а потом заставляет свое лицо расплыться в снисходительной ухмылке. И, глядя на Джека, бросает:

— Докажите.

— Докажу, — говорит Джек.

За спиной Ники полыхает небо, солнце и океан горят огнем.

Как адское пламя, думает Джек.

Этот убийственно прекрасный ад.

Вот жизнеописание Ники Вэйла.

Дэзик Валешин растет в Ленинграде в семье мелкого аппаратчика и учительницы средней школы. Мать считает себя неудачницей — ведь она из профессорской семьи и так блестяще училась в университете.

Если б не глупая неосторожность в один прекрасный вечер, она, несомненно, и сама бы стала профессором. Но ей пришлось воспитывать ребенка — одной, потому что отец Дэзика слинял, оставив сына в ползунковом возрасте.

Мать же сын видит постоянно.

Гнетуще постоянно.

Она растит в нем желание выдвинуться, кем-то стать, и, уж конечно, не мелким аппаратчиком. Они обходятся без мяса, чтобы пойти на балет. Суп жидковат, зато куплена пластинка с музыкой Чайковского. В очень раннем возрасте он уже читает Толстого и, конечно, Пушкина и Тургенева, а перед сном мать читает ему Флобера по-французски. Французского он не знает, но мать твердо убеждена, что он каким-то образом постигнет смысл через интонацию и ритм фразы.

Мать воспитывает в нем вкус к изящным искусствам — живописи, музыке, скульптуре, архитектуре и дизайну. Она обучает его правилам хорошего тона — умению правильно есть, поддерживать беседу, общаться с женщинами. Иногда они играют в дорогой ресторан: садятся в своей тесной каморке возле складного стола, и мать учит его правильно есть разные воображаемые деликатесы и представлять себя кавалером юной дамы.

Что касается его отметок, то и тут она так же взыскательна: все, что ниже «отлично», ее не устраивает. Едва он входит в дом, как она усаживает его за уроки, а потом проверяет то, что он сделал.

Все должно быть выполнено самым безукоризненным образом.

Иначе, внушает она ему, потом ты сможешь рассчитывать разве что на место рабочего или стать таким же, как твой отец, — тянуть лямку на скучной, тупой работе, не надеясь достигнуть чего-то иного в жизни.

Когда его начинают интересовать девушки, выбирает их для него она. Или чаще — не выбирает, забраковывая: эта слишком глупа, та слишком толста, другая чересчур умничает, а эта — шлюшка.

Дэзик понимает, что требования ее так высоки, потому что сама она прекрасна. Изумительно великолепные черты фарфорового личика, черные шелковистые волосы уложены в скульптурной красоты прическу, элегантный изгиб длинной белой шеи, изысканные манеры, сверкание ума… Как мог отец ее оставить, Дэзик просто не понимает.

И он подчиняется ей во всем. Почти каждый свой школьный год он оканчивает первым учеником. Получает награды по английскому, истории, литературе, по математике. Мало того — ловкий, пронырливый, злой паренек, этакая продувная и пугающе коварная бестия привлекает внимание ловца из ведомства госбезопасности, рыщущего в поисках молодых талантов.

Его афганское прошлое — это правда, за исключением того, что послан он был в Афганистан не в качестве пушечного мяса, рядового бойца-пехотинца, насильно загнанного на чужую войну. Дэзика посылают в Афганистан как офицера КГБ, в разведывательный батальон, с заданием допрашивать мирных крестьян и выявлять прячущихся моджахедов.

В первые недели Дэзик старается действовать цивилизованно, пусть и неэффективно. Однако после того, как он в третий раз видит голый труп русского солдата с содранной кожей и засунутыми в рот гениталиями, подход его меняется. Самое милое дело для него теперь — это спутать веревками, как свиней, троих крестьян, двум из которых перерезать горло, а запачканному их кровью третьему, которого он пощадил, предложить выпить чайку и за чаем ответить на кое-какие вопросы. Если гостеприимство его не находит отклика, предложение его с негодованием отвергают, Дэзик приказывает какому-нибудь рядовому полить дон-кихота бензинчиком. Сам же, покончив с чаем, закуривает, бросает спичку и потом греет руки над костром. После чего его разведчики поджигают деревню.

Выждав день-два, пока новость о том, что произошло, не просочится в следующую деревню, он идет туда, чтобы задавать вопросы уже тамошним жителям. Обычно тут уже на его вопросы отвечают.

Все это время мать безумно волнуется, что ее сын погибнет на этой жуткой и бессмысленной войне. Каждый день она шлет ему письма, а он шлет ответные. Но случаются ужасные периоды, когда писем от сына нет и мать уверена, что он погиб. На следующий день вдруг приносят письмо, а с ним приходит поток радостных слез и невероятное облегчение.

Эскапада Дэзика оканчивается.

Отпуск он проводит с мамой в доме отдыха на Черном море — это награда за его военные заслуги. Здесь они вечерами ходят в дорогой приморский ресторан. Садятся на открытом воздухе, и луна освещает морскую гладь, а вода искрится. Они заказывают ужин из восьми блюд, и их беседа искрится, как море под луной.

А еще он слушает поучения матери о том, как надо обращаться с женщиной.

Ему требуется новое задание, и у КГБ оно уже есть для него.

Когда он приезжает в Москву, его куратор, полковник КГБ Карпотцев, приглашает его погулять в парке Горького. Карпотцев вполне благообразен: широкое славянское лицо, напомаженные седые волосы зачесаны назад, не дурак выпить, а уж про женщин и говорить нечего. Умеет охмурять этот Карпотцев — живописует словом и пробует свою кисть на Дэзике.