Эскорт для предателя - Дэвид Игнатиус Страница 45

Он подметил, что Хоффман чувствует себя некомфортно. Его бывший начальник очень редко смущался, и Гарри стало интересно.

— А вы тоже ничего не знаете, мистер Хоффман?

Тот огляделся. В кафе почти никого не было, но он все равно понизил голос.

— Я не говорил этого. Я спросил, знаешь ли ты что-то о программе саботажа. Значит, у тебя нет допуска к этой информации.

Хоффман обозначил черту, которую не следовало переступать, но Гарри не собирался останавливаться.

— Тогда помогите мне. Что я должен был бы понять, будь у меня допуск?

Хоффман покачал головой.

— Этот вопрос выходит за рамки, друг мой. За ограничительную линию. Здесь я глух и нем.

— Не играйте со мной в игры, мистер Хоффман. Я подставился под удар. Эти люди из Белого дома снова хотят ввязаться в войну, и мне необходимо знать, что здесь, черт подери, происходит. Мне нужны друзья, немедленно.

— Хм, — протянул Хоффман.

Положив поперек пальца кофейную ложечку, он держал ее в равновесии, пока думал, что ответить. Затем наклонился ближе к Гарри и начал говорить еле слышным шепотом.

— У нас была программа такого типа. Мы все проводили через Дубай. Ребята из Лос-Аламоса собрали множество всякой сказочной дряни. Компьютеры, которые нарушают последовательность расчетов. Детали для центрифуг, которые нормально работают год, а потом начинают давать сбои.

— И что же случилось?

— Нас сцапали, вот что. Раскусили, что торговец, который продавал им все это, — враг. Его пытали. Скверное дело. Он сдал им всю сеть, будь она проклята.

— И как вышло, что я об этом не знаю? Это никак не задокументировано.

— Нам редко везет по-крупному, мальчик Гарри. И круто проваливаемся мы тоже очень редко. А здесь получилась комбинация из первого и второго. К сожалению, история оказалась с плохим финалом.

Гарри понимал, что на самом деле история на этом не закончилась, но не стал говорить об этом Джеку Хоффману. Эта информация принадлежала другому измерению и стране с другим флагом. Своим молчанием он пересек еще одну черту.

Официант принес счет, надеясь, что эти клиенты наконец-то уйдут, но Хоффман заказал еще два кофе и снова попросил пончик. К булочке с сахарной ватой он так и не притронулся. Хоффман опять взял в зубы сигару, и официант, закатив глаза, поспешно удалился.

— Что же мне делать? — спросил Паппас. — Именно об этом я и хотел спросить вас. Белый дом пытается давить на нас. В Управлении нет никого, кому бы я доверял настолько, чтобы рассказать то, что рассказал вам. Но мне наступают на пятки. И я не знаю, что будет правильным в такой ситуации.

Хоффман меланхолично посмотрел в окно, на автостоянку. «БМВ», «мерседесы», «лексусы», «мазерати». Ни одной американской машины на всей парковке.

— Не позволяй сделать это, — сказал он. — Нельзя снова втягивать нашу страну в войну, пока нет доказательств того, что это оправданно.

— Но я не могу не подчиняться приказам. Или могу?

— Нет. Думаю, нет. По крайней мере, не в открытую. Заметай следы. Работай со своими британскими друзьями. Найди способ допросить этого иранца. Убедись в том, что ты знаешь, в чем именно смысл полученных тобой разведданных прежде, чем их обнародуют.

— Надо ли докладывать об этом директору?

— А он может воспрепятствовать тебе?

— Не исключено, если я расскажу все.

— Тогда не говори, просто делай свое дело.

Паппас кивнул. Он знал, что бывают ситуации, к которым нельзя подходить с обычными мерками, но слова бывшего начальника все равно беспокоили его. Это нарушение субординации, если не нечто худшее.

— Действуй, как сочтешь нужным, друг мой. Тебе одному решать, как именно поступить в такой ситуации, — сказал Хоффман.

Открыв бумажник, он вытряхнул на стол двадцатидолларовую купюру, а потом десятидолларовую, в качестве чаевых и компенсации за беспокойство официанту. Затем снова посмотрел на Гарри.

— Этого разговора не было. Если меня кто-то спросит о нем, я отвечу, что не понимаю, о чем речь.

— Это означает, что я действую сам по себе, — сказал Гарри.

— Ага. Именно так. Но так было и раньше.

Сунув в рот сигару, Хоффман вышел за дверь и с наслаждением закурил, глубоко затянувшись вредным, но ароматным дымом.

Вашингтон

Гарри предложил Андреа поужинать в пятницу вечером в «Инн эт литл Вашингтон», роскошном ресторане в часе пути от их дома в Ристоне. Жена подумала, что тут что-то не так. Обычно они ходили туда по большим праздникам, до того, как Алекс погиб и счастливые дни их жизни закончились. Она предложила выбрать более дешевое заведение где-нибудь по соседству, но Гарри отказался, ответив, что им надо поговорить в каком-нибудь месте, где они будут одни, и не рядом с домом. Это обеспокоило ее еще больше. Была ли у этого та же причина, которая заставила его не спать всю ночь и покинуть их старое супружеское ложе?

Андреа посетила салон красоты, а потом отправилась в небольшой вьетнамский салон на Седьмом шоссе и сделала педикюр. Она хотела хорошо выглядеть в его глазах, что бы там ни случилось в будущем.

Андреа стала для Гарри женщиной его мечты, «ударом молнии», как обычно говорят в таких случаях французы. Они встретились в середине семидесятых. Она была решительной и сообразительной, но также и женственной, в том стиле, от которого женщины в те времена всеми силами старались избавиться. Когда она училась в педагогическом колледже в Уолтеме, за ней ухаживали студенты-юристы, и медики, и даже интерны из Центральной больницы Массачусетса. Сейчас эти ребята, которые тогда заглядывались на ее короткие юбки и облегающие блузки, стали мультимиллионерами, и в принципе она не имела ничего против того, чтобы выйти замуж за юриста или врача. Но она встретила Гарри.

Их познакомили родители. Гарри служил в армии. Он окончил училище рейнджеров и готовился получить звание капитана. Он пропадал в заграничных командировках, о которых ничего не рассказывал, поэтому для Андреа в нем было что-то загадочное. А еще он был настоящим интеллигентом. Не начитавшимся книжек умником, как студенты-медики, а действительно умным парнем. Он знал жизнь простых людей, но, похоже, сам не осознавал того, что является отнюдь не простым человеком. Это полное отсутствие претенциозности тоже привлекало Андреа. Он был огромным и надежным, и когда во время их второго свидания он обнял ее, Андреа поняла, что ей не нужно других объятий. А еще он оказался весельчаком, всегда готовым выдать остроту, от которой лопалось, как мыльный пузырь, самодовольство других уроженцев Массачусетса, их сверстников. В те дни, когда все было смешным и веселым, когда они не знали, что такое боль утраты, он постоянно смешил ее.

Гарри заказал коктейли и бутылку вина. Он задумчиво пил, отхлебывая виски большими глотками и поглядывая на опустевший стакан. Затем они принялись за вино. Гарри вел себя так, будто хотел поскорее напиться. Хотя, судя по всему, ему просто надо было развязать себе язык. «Что случилось?» — подумала Андреа. Происходящее начинало пугать ее.