Тайная книга Данте - Франческо Фьоретти Страница 46

Бруно взял карандаш и принялся рисовать.

Альфа и омега, первая и последняя буквы греческого алфавита, символизируют начало и конец времен. Чтобы построить из них фигуры, нужно провести линии через букву «Т», которая изображает распятие, то есть центральный момент христианской истории… Когда все линии соединятся в центре, то мы получим вот такой рисунок:

— Если верить некоторым толкователям, — добавил Бруно, восьмиугольник может означать «Купол скалы», то есть купол церкви на Храмовой горе в Иерусалиме. Теперь она принадлежит арабам и стала мечетью, а когда-то рыцари Храма были ее хранителями. Если смотреть сверху, отчетливо просматривается ее восьмиугольная форма, а двенадцать колонн вместе с куполом образуют греческий крест. — И он снова принялся рисовать.

— Но это еще не все. Почему считается, что этот палиндром обладает чудодейственной силой и помогает в любой беде? Да потому, что если посмотреть крест-накрест, то мы увидим двойную анаграмму слова PATERNOSTER, то есть ОТЧЕ НАШ, при этом буквы «А» и «О» останутся по обеим сторонам от нее. Опять омега и альфа, конец и начало, и снова между ними буква «Т» — символ креста, и все это прекрасно вписывается в наш восьмиугольник:

Джованни уловил, что во взгляде маленького Данте скользнуло разочарование, что он все чаще смотрит на Бруно, чем на него. Пусть он и не понимает, о чем идет речь, но подсознательно чувствует, что Бруно гораздо умнее отца, что его отец никакой не герой.

— Все должно быть именно так, — говорил меж тем Бруно. — Это и есть ключ. Числа из поэмы могут указывать на то самое место, где находится Храм, с помощью формулы цикла Венеры — пятиугольной звезды в восьмиугольнике. Нужно взять план мечети, который мы получили с помощью палиндрома, и наложить на него пятиконечную звезду, указывающую на север. Тогда последовательность цифр, возможно, укажет нам нечто подобное:

Цифры внутри звезды обозначают время. А цифры по сторонам восьмиугольника указывают соответствующие точки на круге эклиптики. Начнем движение от альфы таким образом, чтобы единица располагалась слева от двух пятерок, тогда при чтении слева направо у нас получится 1–5–5. Проследуем дальше, отсчитав на нашем восьмиугольнике примерно полтора года. Мы снова получим те же цифры, только теперь 5–1–5. — Он продолжал рисовать на листке.

— Наконец продвинемся еще на полтора года вперед, и мы увидим слева 5–5–1.

Остаются еще две возможные фигуры, где можно использовать слово ROTAS из последней строки, с единицей на «О» и «А». Первая фигура дает комбинацию 1–5–5, а вторая — 5–1–5. Но 5–5–1 нигде не повторяется, поэтому, скорее всего, именно эта цифра и указывает на конкретное место, где находится заветное убежище. Если предположить, что легенда о хранимом тамплиерами ковчеге не выдумка, то таким образом можно легко установить, где он может находиться. Именно последовательность 5–5–1, которая воплощает в себе стремление к единству, указывает нам на букву «О» в слове AREPO по горизонтали и в слове ROTAS по вертикали, то есть на северо-восток…

Джованни взял ларец и положил правую руку на мраморные буквы. Он нажал на те, что на рисунке Бруно обозначали края пятиконечной звезды: средний палец лег на букву «Т» в слове SATOR, указательный и безымянный нажали буквы «О» и «А» в слове ROTAS, а большой палец и мизинец — «А» и «О» в слове AREPO. В замке что-то щелкнуло, и крышка открылась. Они заглянули внутрь. На дне лежали несколько страниц старой рукописи, на первой было написано: «Рай. Песнь XXI». От волнения Антония с трудом владела собой. Она бережно достала из шкатулки сложенные листы и принялась дрожащим голосом читать неподражаемые строки великого поэта:

Мой взор, а с ним и дух мой, неуклонно

Стремясь лишь к ней, прикован был вполне

К ее лицу. Не улыбалась Донна;

Но: «Улыбнись, я здесь, — сказала мне. —

Ты точно так погиб бы в злом погроме,

Как и Семела, пеплом став в огне.

Блеск красоты моей, что при подъеме

В дом вечности тем большим жжет огнем

(как видел ты), чем выше мы в сем доме, —

Не уменьши теперь я силы в нем, —

Пылал бы так, что весь состав твой бренный

Листвой бы стал, куда ударил гром».

Мы вознеслись к седьмой звезде нетленной,

Что подо Львом пылающим кружась,

С ним вместе льет всю мощь свою Вселенной.

Ее слушатели вполне разделяли восторг поэта, ибо чувствовали себя на седьмом небе от радости. «Так вот что Данте считает счастьем, — подумал Джованни, — для него это бесконечная любовь к жизни, любовь к миру, к женщине, которую он боготворит. Если в восемнадцать лет ты встречаешь девушку и понимаешь, что именно она — твоя единственная любовь, ты робко улыбаешься ей и видишь, что она улыбнулась в ответ, — тогда ты чувствуешь себя словно дерево, в которое попала молния. От тебя остается лишь обгоревший оголенный ствол. Потому что в этом возрасте все настолько хрупко, настолько тонко, что ты еще не можешь справиться с ощущением огромного, льющего через край счастья. И некоторые чувства действительно способны испепелить тебя, словно Юпитер Семелу».

На глаза сестры Беатриче навернулись слезы, она крепко обняла Бруно, а затем Джованни.

— Он это сделал! — воскликнул маленький Данте. — Это сделал Джованни! Он такой умный, да, тетя Антония?

И Джованни подумал, что, в конце концов, быть отцом не так уж и сложно. Он понял, что, видимо, не так уж и важно соответствовать образу идеального отца, который дети так любят придумывать. Данте ждал этой встречи так долго, что готов принять его таким, каков он есть.

— Джованни, у меня есть к тебе разговор, — произнесла сестра Беатриче.

— Я знаю, — ответил он, — но я хочу сначала поговорить с моим сыном. Наедине.

Отец и сын направились в спальню. Нетрудно представить, о чем они там говорили. Когда Джованни вернулся в кабинет, мальчик спал у него на руках, положив голову на плечо отца. Он был тяжелый, но Джованни тихо нес его на руках. Он мечтал искупить свою вину.

Рассказывают, что с одним весьма достойным жителем Равенны по имени Пьетро Джардини, верным поклонником гения Данте, приключилась вот какая история.