Тайная книга Данте - Франческо Фьоретти Страница 47

…Однажды ночью, ближе к рассвету, пришел к нему вышеупомянутый Якопо и поведал, что видел во сне своего отца. Данте стоял в белоснежных одеждах, и лицо его светилось каким-то нездешним светом. Затем он подошел к нему, взял за руку, отвел в свою бывшую спальню и указал на стену. <…> Хотя до рассвета было еще далеко, они вместе отправились в дом поэта и принялись искать указанное место. На стене висела кожаная циновка; осторожно откинув ее, они обнаружили в стене потайную нишу, о существовании которой не знал до сих пор никто из родственников поэта; в этой нише оказалась рукопись, которая уже покрылась плесенью от соприкосновения с влажной стеной. Это были те самые тринадцать песен Рая, которые все так долго искали.

Таким вот образом мы обрели великое произведение Данте в законченном виде.

Дж. Боккаччо. Малый трактат в похвалу Данте

Зима в Равенне — это замерзшие капли дождя в облаке густого тумана, застывшие в воздухе и похожие на стеклянную крошку. Каждое утро раскинувшаяся под окнами олива роняет мелкие ледяные слезинки, и дом стоит, впитав в себя весь холод и влагу морозной ночи. Кажется, что и дом, и олива, затерявшиеся среди пустынных полей, печально свидетельствуют о наступлении конца времен и пророчат, что зима будет длиться вечно… В темноте дома все истории кажутся погребенными заживо, запечатанными навсегда, словно послание в бутылке. Нужно постоянно ворошить угли и поддерживать в камине огонь, чтобы сохранить даже самую малюсенькую выжившую искорку, спасти эти крохотные проблески света и тепла. К счастью, после того, как сестра Беатриче рассказала родным о находке, обретенные песни поэмы хорошо согревали сердца обитателей дома. Теперь нужно было придумать, как объявить о них остальному миру, чтобы люди не приписали авторство сыновьям Данте. Тогда Якопо придумал невероятную историю о ночном видении, которой, слава тебе господи, оказалось вполне достаточно. Незадолго до рассвета он направился прямо к Пьетро Джардини и с криками «Скорее, скорее!» рассказал ему о видении. Затем они оба побежали к дому поэта. Известно, что вещие сны, отражающие самую суть вещей и открывающие завесы таинственного, снятся человеку ближе к рассветной поре, когда другие, навеянные дневными заботами, уже отошли. Якопо рассказал, как во сне ему явился отец, лицо которого светилось райским светом, и свет этот был таким ярким, что вынести его было почти невозможно. Он указал ему на тайное место за своей кроватью, где он спрятал последние страницы поэмы, продиктованные ему голосом свыше. Рукопись лежала в секретной нише, и сырость влажных, покрытых плесенью стен уже подбиралась к ее страницам.

Якопо показал другу бывшую спальню отца и подстроил все так, что Пьетро сам отодвинул от стены кожаное панно и обнаружил в секретной нише страницы последних песен поэмы. Потом Пьетро Джардини трубил повсюду, что именно ему было предначертано судьбой удостоиться этой великой чести и вернуть миру тринадцать песен Рая, которые без него стали бы добычей плесени и были бы обречены на забвение. С рукописи сделали несколько копий и послали за людьми Кангранде, коим был торжественно передан самый красивый экземпляр, украшенный миниатюрами известного равеннского художника, того самого, чьи иллюстрации были в копии, которую заказывал для правителя Вероны сам Данте.

Джованни и остальные снова и снова перечитывали обретенные песни. В который раз перед ними вставало небо Сатурна с душами созерцателей — Петра Дамиани и Бенедикта Нурсийского, лестница Иакова, они читали о развращенности монахов, о вознесении в сферу звезд, о движении планет; потом поэт оказывался в созвездии Близнецов, влияние которых в момент рождения направило его на путь искусства и науки, затем выдерживал настоящий богословский экзамен: апостолы Петр, Иаков и Иоанн расспрашивали его о сущности веры, надежды и Божественной любви. Ему пришлось нелегко, ведь Беатриче стояла рядом и нужно было не ударить в грязь лицом. К радости Беатриче, ее ученик выдержал испытание, и теперь они могли отправляться выше. Беатриче, Петр, Иаков, Иоанн… Сердце Антонии едва не выскочило из груди, когда она увидела эти имена все вместе: Пьетро, Якопо, Джованни… Она взглянула на лица братьев, пока они читали двадцать четвертую песнь, пытаясь понять, какие чувства вызвали у них эти имена, поняли ли они? Но Пьетро и Якопо сказали лишь, что это те самые святые, которые присутствовали при преображении Христа, и продолжили чтение. Тогда Антония поняла, что лишь она одна осознает до конца смысл этих строк и какой тайный источник подпитывал вдохновение поэта. «Сестра моя святая! В мольбе твоей такой огонь любви!» — произносит святой Петр, обращаясь к Беатриче, называя ее сестрой, и в то же время обычно именно так обращаются к монахиням. Петр говорит о вере, а вера — это олицетворение того, на что мы все полагаемся, но что остается незримым. И действительно, Петр, ее Пьетро, именно таков. Послушный мальчик, который никогда не жалуется на судьбу и принимает все как должное, он тверд, он подобен башне, и никаким ветрам ее не разрушить. Он не станет колебаться, вера его крепка, и если у него и возникают какие-то сомнения (может же такое случиться?), он этого ни за что не покажет. А вот Иаков в двадцать пятой песни расспрашивает о надежде. Он ожидает триумфа царства Христова, надеется на будущее, хоть настоящее еще никак его не предвещает. И Якопо такой же: ему так тяжело дается поиск собственной дороги, но он настойчиво идет вперед, не поддаваясь отчаянию, хотя жизнь постоянно дает поводы для разочарований. Он требует от жизни многого, и, хотя жизнь скупа по отношению к нему, он не сдается. Он первым бросается в очередную авантюру, каждое новое дело вызывает в нем живейший интерес, словно он так и остался ребенком: он не перестает надеяться. И этот Якопо расспрашивает своего отца о надежде. Иоанн же расспрашивает о любви. Джованни… Божественная любовь, любовь вселенская, уважение и милосердие — charitas-claritas, любовь-свет.

То Благо, что здесь льется в каждой сфере,

Есть Альфа и Омега книги той,

Где я постиг любовь…

Как странно, что именно Джованни расспрашивает отца о любви! Зажечь любовь — это великое благо — так говорит поэт в стихах двадцать шестой песни. И если в твоем чувстве нет блага, его нельзя назвать любовью. Ведь благо — это, по сути, Божественная мировая душа, и все блага, которые не в ней, ее луча всего лишь свет неясный.

Джованни была дарована земная любовь, но это лишь блеклый отблеск любви вселенской. Ему судьба подарила ту искорку, которая зажигает сердце человека, приближая его к Божественному, к абсолютному. «Со временем он это поймет, — подумала сестра Беатриче. — Брат мой… Возможно, ты прошел лишь половину пути… Этот путь ведет все выше и выше, но когда ты дойдешь до вершины, кто знает, какие еще высоты сможет покорить твое сердце, какая несказанная радость тебе суждена…»

Джованни, Бруно и юный Данте задержались в Равенне гораздо дольше, чем предполагали, поэтому Бруно отправил в Болонью письмо, где сообщал об этом Джильяте и Джентукке. Вечерами они собирались все вместе в доме поэта. Сестра Беатриче не могла себе представить, что ей придется расстаться с мальчиком, который тоже очень хотел, чтобы она поехала с ними.