Заговор Важных - Жан д'Айон Страница 47

Луи рассказал Гастону все, что ему удалось узнать.

Тот в свою очередь поведал ему о тревогах Лафема, обеспокоенного стремительным взлетом Летелье: в Шатле о новом министре никто ничего не знал. Тревоги вполне естественные, ибо Лафема и Летелье являли собой полную противоположность: Лафема суровый, порой даже жестокий, в том числе и по отношению к невиновным, а Летелье сторонник правосудия и справедливости.

— Похоже, Лафема не сработается с новым министром. Не осложнит ли это твое расследование? — обеспокоенно спросил Фронсак.

— Знаешь, Луи, сейчас я тебе кое-что скажу, хотя эти сведения пока еще неофициальные. Несколько недель назад Летелье попросил Лафема освободить занимаемую должность. И сейчас на его месте сидит Антуан Ферран, в прошлом личный заместитель Лафема.

Новость не слишком огорчила Луи: он прекрасно помнил, как палач Ришелье намеревался подвергнуть его предварительному допросу. Но смена руководства могла помешать поискам Пикара.

В конце апреля всем приближенным короля стало ясно, что его величество доживает последние дни. А после его кончины открывались две возможности: регентшей при юном короле могли стать супруга Людовика XIII Анна Австрийская, но не исключалась и вероятность того, что роль регента достанется его брату Гастону Орлеанскому.

Сам король яростно отвергал оба решения, хотя его мнение о супруге Анне, в отличие от мнения о брате Гастоне, изменилось в лучшую сторону, ибо вот уже несколько месяцев как королева покаялась перед королем в совершенных ею ошибках.

— Я обязан ее простить, но не обязан ей верить, — говорил Людовик.

В данном случае недоверчивость его не имела под собой оснований: королева раскаивалась искренне.

Но Людовик XIII даже помыслить не мог, что Анна будет править лучше его!

Итак, началось молчаливое противостояние Гастона и королевы, бывших друзей и союзников. И каждый придворный выбирал свой лагерь.

Принц так часто предавал, что друзей у него не осталось. Напротив, Анну Австрийскую поддерживал принц Марсильяк, который был ее доверенным лицом с давних пор, он склонил на ее сторону герцога Энгиенского. А сама она заручилась поддержкой принцессы Конде, примеру которой последовал весь клан Бурбонов. Королева наладила отношения с герцогом де Бофором, а следовательно, с Вандомским домом. Наконец, Мазарини также склонялся к прекрасной государыне, а той, в свою очередь, импонировал итальянский министр, утонченный, ловкий, любезный и очень похожий на Бэкингема., Настоящий Бэкингем, только умный!

В конце концов стало ясно, что большинство поддерживает Анну Австрийскую, хотя причины у каждого имелись свои.

Король это понял и уступил. В воскресенье девятнадцатого апреля Людовик Справедливый приказал позвать к себе в спальню королеву, детей, принцев крови, герцогов и пэров, министров и королевских офицеров, дабы всем зачитали королевское постановление, где говорилось, что, когда придет время, регентское место займет королева, а Принц станет при ней королевским наместником.

Согласно постановлению кардинал Мазарини назначался председателем Королевского совета, под его начало поступали канцлер Сегье, интендант финансов де Бутийе и сын оного, де Шавиньи, занимающий пост государственного секретаря по иностранным делам. Членом Королевского совета становился также принц Конде.

Дабы придать документу больше веса, король приказал зарегистрировать его в парламенте. Таким образом, приказ становился законом.

Текст этого закона был целиком составлен Мазарини, при полном — ну почти полном — согласии королевы, Принца и принца Конде.

В тот же самый день Людовик XIII заявил, что хочет вернуть во Францию всех изгнанников, еще не получивших прощения.

Всех, кроме чертовой герцогини де Шеврез.

На следующий день парламент зарегистрировал королевское распоряжение, и Анну стали сравнивать с Бланкой Кастильской. [54]Тем не менее ходили слухи, что ей решение короля не слишком понравилось, ибо она не получала полной власти.

В том, что касается полновластия, ее — разумеется, тайно — утешил кардинал Мазарини. Он сообщил, что королевское постановление вышло из-под пера Шавиньи — что было неправдой! — но он, Мазарини, принял все необходимые меры, дабы его нельзя было применить, — что чистая правда!

Он также дал ей понять, что самое главное для нее — стать регентшей по воле короля, а потом она найдет массу способов укрепить свою власть.

Двадцать первого апреля Людовик Богоданный был окрещен; крестная мать принцесса Конде держала его на руках, ей помогал крестный отец, сицилиец Мазарини.

Король по причине слабости не мог присутствовать на церемонии и принял своего пятилетнего сына только вечером; во время встречи король спросил его, какое имя тот теперь носит.

— Меня зовут Людовик Четырнадцатый, — гордо ответил ребенок.

— Пока еще нет, сын мой, пока нет… но скоро так оно и будет, — чуть слышно проговорил несчастный умирающий.

Двадцать пятого апреля Луи получил от маркиза де Пизани следующее письмо:

Мой дорогой шевалье, дорогой друг,

В Амьене мы столкнулись с воистину плачевной ситуацией. Никакой дисциплины, офицеров практически не осталось, многие просто уехали в Париж, чтобы по примеру маркиза де Жевр заняться личными делами! Приехав, я не обнаружил ни одного интенданта, жалованье не выплачивается, и войска живут за счет местных жителей, сея среди них страх и ужас. Несмотря на юный возраст, герцог железной рукой навел порядок, заставил соблюдать устав, подчиняться власти и назначил новых знающих офицеров. Боевой дух резко возрос. Энгиен вездесущ, он ночует у костра вместе с солдатами, и они готовы идти за ним хоть в ад. Нам остается решить единственный вопрос: откуда будет наступать враг? Все уговаривают Энгиена поспешить к Аррасу, однако он неуверен, что именно там испанцы начнут наступление. Не знаю, что и думать. Да поможет ему Бог и подскажет верный ответ.

Ваш друг Пизани.

Спустя три дня, когда Луи с тревогой изучал счета, прибывшие из Мерси, в дверь постучали. Он направился открывать.

На пороге стояла Анна Дакен.

В платье из синего шелка, стоившего никак не менее трех сотен ливров, она выглядела настоящей королевой. Подобранные складки платья оставляли открытой вышитую юбку. Нескромный вырез корсажа был слегка замаскирован пестрыми бантами. Рукава, разрезанные по всей длине, позволяли увидеть тончайшую сорочку.

Она распахнула плащ, приоткрыв молочно-белую грудь; вышитый воротник подчеркивал ее пышность.

Она с улыбкой прошла в комнату, тотчас наполнившуюся запахом ее духов.