Близкий свет - Фридрих Незнанский Страница 49

— Кажется, я могу вам дать некоторые сведения об этом человеке, — сказал Ионас чуть дрогнувшим голосом. Он понял, что пришла, наконец, долгожданная пора расчета — по всем статьям и за все обиды.

Девушка немедленно пригласила его с собой, и, спустя десяток минут, он сообщил, что хорошо знал в прошлом этого человека. Это…

Его сведения протоколировались. Потом он расписался в своих показаниях. И узнал, что как только преступник будет обезврежен, он может зайти в Рижское полицейское управление и получить свою премию…

Вот теперь, впервые за долгие годы на воле, Ионас Цирулис пил свежайшее пиво с таким наслаждением, с такой жадностью, будто пробовал этот божественный напиток также впервые в жизни! Внутри у него все стонало от наслаждения, пело и аплодировало. Он чувствовал необычайный прилив сил. И уже видел, словно воочию, как всю премию за этого гада он потратит только на пиво, но перед этим поглядит в глаза своего кровного врага и насладится его падением.

— Это я, Ионас Цирулис, лично «опустил» тебя!..

Его уже не интересовало, как станут «пробивать» Скулме в полицейском управлении, искать его адрес и пытаться взять с помощью бойцов отряда специального назначения.

Александр Борисович узнал об этом событии только тогда, когда был установлен точный адрес проживавшего в Кемери, в собственной вилле, Игната Павловича Скулме. Большой его дом, окруженный садом, находился почти на окраине поселка, неподалеку от санатория «Кемери», там, где жилой массив граничит с Национальным парком. Красивое место и очень удобное. Если появится срочная необходимость покинуть дом, большого труда это не составит. Это же обстоятельство учли и те, кто собирался штурмовать виллу. В то, что сдача произойдет без выстрелов, никто не верил, зная уже, с кем придется иметь дело. Человек, всю жизнь державший в своих стальных и безжалостных тисках тысячи заключенных, которые выли от его «забот» и не раз поднимали бунты, кончавшиеся практически одинаково — общей зачисткой, руки в ожидании справедливого возмездия поднимать не станет…

— Только, Саша, — сказал Лазарь, когда они уже подъезжали к месту будущего штурма, — не просись в первые ряды наступающих. Пусть делают свое дело профессионалы. А мы посмотрим. Знаешь, кто это? Хозяин виллы?

И он начал пересказывать Турецкому те сведения, которыми обладал уже сам.

«Потрясающе, — размышлял между тем Турецкий, — как это характерно было для того, недавнего смутного времени, когда убежденные борцы с преступностью сами становились в мгновение ока преступниками… Ну, конечно, они же прекрасно знали тех, с кем боролись, и в совершенстве владели их преступными методами. Поистине богатейшая практика!»

Александр Борисович, следуя осторожному предупреждению Дорфманиса, рваться в первые ряды и сам не собирался. В гораздо большей степени его интересовали те помещения, где бандиты могли пытать Бруно Розенберга, выбивая из него сведения о тех, кто его послал. О режиссере, о даме легкого поведения, которая способна и согласна решительно на все, только плати. Все допрашиваемые следователем преступники говорили о признаниях «подыхавшего» от невыносимой боли художника, примерно, одинаково. Хотя Санитар его и колол обезболивающими средствами, но те почти не действовали. И в этой связи, узнав от адвоката об их показаниях, Турецкий не чувствовал в душе ни малейшей жалости, ни сочувствия к покойному уже Розенбергу. Хотя, возможно, это было и не по-христиански. Но гнида — она во всех своих проявлениях остается гнидой. Надо будет при случае сказать об этом Инге, пусть почувствует хоть какое-то душевное облегчение.

— А, кстати, Лазарь, ты обмолвился о каком-то санитаре. Он-то при чем?

И Дорфманис начал рассказывать о том эпизоде во время допроса Андриса, когда тот вспомнил человека по кличке Санитар, который и должен был якобы утилизировать тело покойного.

— Его еще не нашли? — И на отрицательное покачивание головы Лазаря Турецкий продолжил: — Обычно, как тебе, конечно, известно, такие клички определяют профессию преступника. Значит, он и есть самый натуральный санитар. Вероятнее всего, в одной из близлежащих больниц. А поискать его я бы предложил среди тех, кто трудится в морге. Не думали об этом? Таких ведь немного, считай по пальцам одной руки.

— Думали, но больниц в Юрмале несколько.

— И во всех имеются свои морги?

— Это интересно! — Лазарь задумался. — А почему ты считаешь, что тот Санитар работает обязательно в морге?

— Лазарь, дорогой, а где бы ты, будучи на месте преступников, решил временно спрятать труп? Чтобы потом аккуратно вывезти его и закопать, скажем, в лесу? Или просто утилизировать? Это ж не твоя, надеюсь, была идея? Насчет утилизации?

Дорфманис медленно покачал головой: нет, не его…

— Слушай, а чего они ждут? — Александр Борисович уже забыл о Санитаре и спросил у адвоката, наблюдая, как бойцы из группы захвата ручейком «влились» во двор виллы и, прикрываясь кустарником, росшим густой стеной вдоль невысокой ограды, быстро «растеклись» по периметру здания.

— Должен Лацис приехать. Он снимал показания со свидетеля, узнавшего на фотопортрете этого Скулме. Ты представляешь, этот свидетель, будучи ранее осужденным, сидел в лагере, когда там был начальником этот самый тип. Характеризует его как кровожадного зверя. Надо думать, тут еще и чувство мести имеет место…

Турецкий, не высовываясь на открытое место, в просвет между купами кустов, наблюдал за действиями спецназовцев. И вспоминал свое собственное, не такое уж и давнее приключение во время штурма виллы, где засел убийца Эвы. Она, между прочим, та проклятая вилла, находилась где-то поблизости от этих мест, вероятно, в Яункемери, в соседнем поселке, но теперь она казалась такой же невозвратно далекой, как и время, когда все это происходило.

Уже начало основательно темнеть. Наконец, подъехал и вышел из машины Лацис. Чуть удивился и приподнял брови, обнаружив здесь Турецкого с Дорфманисом, но приветливо кивнул и многозначительно поднял указательный палец, словно сообщил, что у него имеется к Турецкому важное дело. И тут же решительным шагом направился в калитку, после чего тоже исчез за стеной кустарника.

Скоро зеваки, коих вокруг набралось немало, услышали, усиленный мегафоном, голос следователя, четко произносившего несколько фраз, — раз, другой, третий…

— О чем это он? — спросил Турецкий у адвоката.

— Он предлагает немедленно прекратить сопротивление, сложить оружие и выйти всем, находящимся в доме, на улицу с поднятыми руками.

— Но, судя по всему, никто не собирается исполнять приказ? — Турецкий хмыкнул.

— Да, но формальность требует…

— Я помню, — кивнул Александр.

Он вспомнил, как старался в прошлый раз командир группы захвата, требовавший от убийцы добровольной сдачи, а тот смеялся и предлагал им взять его. «Вежливый спецназ, — подумал о ребятах в бронежилетах и шлемах с масками, рассыпавшихся по двору. — Наверное, долго будут уговаривать. Под пули лезть никто не желает. Никто не хочет думать о том, что в жизни «всегда есть место подвигу»… Может, и есть, даже наверняка имеется, да только сам человек должен быть другим…»