Книга Бекерсона - Герхард Келлинг Страница 5

Постепенно в нем обострились первоначальные бессвязные мысли по данному делу. Тогда он хотел лишь отринуть все это и свою собственную причастность — а как еще, — чтобы никогда более не иметь ни малейшего отношения к этой и всем прочим историям, связанным с газетными объявлениями. До него уже давно дошло — в общем, с самого начала, — что, ответив на объявление, он только бездарно потратил время. Он ненавидел напускную таинственность и теперь снова осознал то, что знал давно, но о чем, к сожалению, совсем забыл: он просто оказался в плену ошибочных представлений. Ему снова припомнилось, как пару лет тому назад (скорее всего по недоразумению) он некоторое время по чьей-то инициативе регулярно получал по подписке праворадикальную газету какой-то экстремистски настроенной группировки, лексикон которой был доступен разве что людям с психопатическими отклонениями. Ему пришлось написать не одно — в том числе откровенно грубое — письмо с просьбой об изъятии его имени из соответствующей адресной карточки. Вместе с тем он был вынужден добиваться, чтобы эти люди перестали оплачивать якобы заказанное им печатное издание!

Все эти детали или мелочи, которые казались сравнительно малосущественными, не отягощенными какими-либо условностями, ему, Левинсону (причем каждый из столь невесомых компонентов в отдельности, или, как он еще охотно их называл — камушков), с каждым днем представлялись все более значительными и важными. Ему даже начало казаться: всякий раз, когда он размышлял обо всех этих камнях и камушках, значение их многократно возрастало, причем не столько в непосредственной, технико-инструментальной, сколько в смысловой сфере. Все эти документы — объявление и ответные письма — фактически уже тогда привели к тому, что свое существование и собственную жизнь он увидел совсем другими глазами… Впрочем, будучи журналистом и автором научно-популярных газетных статей, он никогда не верил — и по сути дела, продолжал пребывать в этом неверии, — что историю можно излагать как свою собственную. Но если тем не менее на это замахнуться, то лишь по причине, «что того требует дело».

Уже тогда он стал смотреть на все иным, отстраненным взглядом. Это было как вуаль (приближавшая или удалявшая его от истины?). Словно некая искусственная преграда встала между ним и окружающими его вещами. Например, улицу, на которой жил уже давно, он вдруг воспринял какой-то новой и вроде бы чужой. Он как бы с широко распахнутым взглядом продефилировал по своей старой Линденштиг, его поразили неожиданно всплывшая уродливость и проявившаяся в ней враждебность. Смущенный и испуганный, он четверть часа как-то простоял на краю большого перекрестка, вблизи университета на Морвайденштрассе, неподалеку от безымянного камня (напоминавшего о том, что в сорок четвертом здесь был сборный пункт гамбургских евреев, откуда их насильственно угоняли в лагеря), и наблюдал за людьми вокруг, которые, словно управляемые извне, безмолвно растворялись в транспортных потоках… Вдруг он осознал, что в их походке, в осанке, но прежде всего во взглядах, точнее говоря, в каких-то опустошенных глазах просматривались очевидные признаки мании и паранойи. Потом он назвал это своим чужим взглядом, глубинными причинами которого скорее всего являлась особая ситуация, в которой он находился, и страх. Тем не менее он не желал больше избавиться от такого ощущения, как, впрочем (признавшись в этом лишь единожды и в данной связи), и от всего этого страшного опыта, несмотря на его горький привкус, о чем тогда мог только гадать.

Но уже тогда он стал заниматься тем, чем все больше занимался сейчас и в чем, по-видимому, проявлялся наиболее специфический симптом придуманного им заболевания, когда любую малость в его жизни, любое обстоятельство он начинал анализировать, тестировать на их принадлежность, как он выражался, к тому самому плану. Например, сталкиваясь с новыми лицами, знакомыми, коллегами, он перво-наперво задавался вопросом: имеют ли они какое-либо отношение к данному делу? В поисках признаков отбора и даже в случае отыскания целого ряда таких признаков очень скоро выяснялось, что искомые признаки наличествуют повсюду, и тогда он говорил самому себе: если я немедленно и решительно со всем этим не покончу, то просто сойду с ума. Между тем осознание надвигающейся беды стало опять стираться, как ослабевают круги в водоеме от брошенного в него камушка. И тогда он наконец-то понял, что таким образом ему не сдвинуться с места. Да, до него наконец-то дошло: именно отсутствие всякой особой проверки и есть запланированный тест, другими словами, тест на профпригодность, которому он подверг самого себя и который непременно хотел выдержать и перед самим собой, причем не в ошибочно предполагаемом, а в подлинном смысле. Однако в результате он осознал, что таким образом, с применением силы, он не приблизился к сущности вещей и что ему пришлось улавливать новый признак — иной сигнал или указание тайно закамуфлированной инстанции, наличие которой он явно допускал в своей новой жизни. Все это происходило до тех пор, пока он постепенно не утратил интерес к делу и не предпринял вторичную попытку отринуть всю полноту — что, разумеется, не удалось ему и на этот раз.

После очередной промашки — возвращения его собственного письма со швейцарским адресом и после того, как он пришел к выводу о необходимости покончить с этим, как ему казалось, вопиющим безобразием — в его сознании утвердилась мысль о том, чтобы недвусмысленно поведать о принятом решении своим заказчикам, так сказать, подтвердить его документально, доказав тем самым его истинность. Он решил выступить на той же полосе «Франкфуртер цайтунг», где ему ранее попалось на глаза объявление о денежном возмещении за причиненный, как он это называл, нематериальный ущерб.

Ему пришла в голову идея опубликовать в той же газете и на том же месте текст, который противная сторона, если заметка попадется ей на глаза, недвусмысленно воспримет в том смысле, что она (противная сторона) не могла на него рассчитывать, что все усилия потрачены напрасно и он, стало быть, совсем не дурачок, с которым можно было делать (собственно говоря, что?)… Как он между тем признался самому себе, к сожалению, он не видел связи между решительным отказом от желания, не дававшего вразумительного ответа, и спекуляцией насчет того, что именно это, это неопубликованное ответное объявление на том самом месте в газете, возможно, и стало реакцией на предстоящую проверку на пригодность. Он тоже не желал, причем уже сегодня, сейчас, скрывать, каким кичливым хитрецом покажется самому себе, погружаясь в размышления о том, что переполняет его душу высокомерной значимостью от сознания того, что выкарабкается из этой истории, успешно преодолев выпавший на его долю экзамен. Это тщеславие (какое заблуждение!) по сути казалось не чем иным, как повторением или отражением его изначального, между тем осознанного заблуждения. Короче говоря, он без колебаний был готов осознать и признать свое соучастие во всем происшедшем в дальнейшем.

Целыми днями он размышлял, сочинял тексты, отбраковывал. Однажды он составил даже многостраничный материал для пояснения своих мыслей, которые, однако, именно в данной связи оказались совершенно несостоятельными. В конце концов он решил отбросить всякие окольные пути, наложил на себя ограничения, отдав предпочтение следующим выводам в своих поисках: Отказ. Интерес к назначенному на этом месте вознаграждению отсутствует. Последующие усилия утрачивают смысл. Кандидат Кремсер С.А., Хюрлигрунд.