Рикошет - Сандра Браун Страница 5

За два года, которые Диди работает его напарницей в отделе по расследованию убийств, Дункан ни разу не замечал в ней хотя бы отдаленных проблесков материнского инстинкта. Теперь же ее лицо им почти светилось.

— После всего, что ты наговорил судье, он фактически обязан был обвинить тебя в неуважении к суду.

— Значит, у нас с его честью много общего. Я тоже чувствую себя обязанным обвинить его в неуважении к суду.

— По-моему, судья тебя понял. А Жерару приходится ходить по струнке, блюсти политику отдела. Он не может допустить, чтобы его детективы пререкались с судьями.

— Ладно, ладно, я осознал, что был не прав. И понес заслуженное наказание. На следующем заседании по делу Савича обещаю вести себя по-джентльменски и блеять барашком. Но только до тех пор, пока судья Лэрд будет к нам снисходителен. В конце концов, он перед нами в долгу.

— Хм, Дункан.

— Что значит «хм»?

— Сегодня днем звонил Майк Нельсон. — Она помедлила, вздохнув. — Окружной прокурор считает, что на Савича у нас нет достаточных…

— Я ведь не желаю этого слышать, верно?

— По его словам, с судом поторопились, вину мы бы все равно не доказали, поэтому он не станет назначать нового заседания. До тех пор, пока мы не найдем железобетонной улики, которая на сто процентов докажет причастность Савича.

Дункан боялся чего-нибудь в этом роде. И все же бояться было не так горько, как выслушивать правду. Он уперся затылком в подголовник и закрыл глаза.

— И какого черта я цепляюсь к Савичу и подобной ему мрази? Всем же наплевать. Кажется, окружной прокурор гораздо сильнее озабочен мной, чем дикарем, прошлой ночью убившим жену из-за пережаренной отбивной. Он сидел в соседней камере и раз двадцать повторил мне, что сукина дочь давно на это напрашивалась.

Он со вздохом повернул голову и посмотрел в окно на росшие вдоль бульвара могучие дубы. Свисавший с них испанский лишайник как будто съежился от жары.

— Я просто хочу сказать: чего мы суетимся? — риторически вопросил он. — Время от времени отстреливая перевозчиков наркотиков вроде Фредди Морриса, Савич выполняет полезную социальную функцию, разве не так?

— Не так. Потому что не успеет тело этого перевозчика остыть, как у Савича уже будет готова ему замена.

— Вот я и говорю, ради чего стараться? Все мое рвение, о котором ты упоминала, выдохлось. Я теперь пальцем не пошевельну. Хватит.

Диди скорчила гримаску.

— Знаешь, сколько мне лет? — спросил он.

— Тридцать семь.

— Восемь. Через двадцать лет мне стукнет пятьдесят восемь. Простата увеличится, а дружок усохнет. Поредеют волосы, нарастет брюшко.

— Откуда такой мрачный взгляд на мир?

— Оттуда, — огрызнулся он, резко выпрямившись в кресле и пристукивая указательным пальцем по панели приборов в такт своим словам. — Просто эти двадцать лет пройдут впустую. А таких, как Савич, будет еще больше, и все они продолжат убивать. Так ради чего все это?

Диди свернула к бордюру и остановилась. Вдруг до него дошло, что она привезла его домой, а не на судебную стоянку, где осталась его машина после того, как Дункана обвинили в неуважении к суду и вывели из зала.

— В общем, нам пришлось отступить. Завтра…

— Отступить? Отступить? Да мы мертвы, как несчастный Фредди Моррис. Теперь любая мелкая сошка, которая втайне робко подумывала вступить в сделку с нами или с Федералами, до смерти напугана расправой. Савич использовал Фредди, чтобы предостеречь других. Теперь все твердо знают: проболтался — значит умер, и умер безобразной смертью. Никто ничего не скажет, — сказал он, подчеркнув последние слова.

И впечатал кулак в ладонь.

— Не могу поверить, что этот ловкий сукин сын снова ускользнул. Как ему удается? Ни у кого нет такого сверхъестественного везения. Или такой изворотливости. Наверное, однажды на своем заваленном трупами пути он встретился с дьяволом и заключил с ним сделку. Все черти, какие есть в аду, должны работать на него. Но я клянусь тебе, Диди, — если даже это будет последнее, что я сделаю… — Он заметил ее улыбку и замолчал. — Что?

— Ничего, Дункан. Кажется, ты снова полон рвения. Он резко выругался, расстегнул ремень безопасности и толкнул дверцу.

— Спасибо, что подвезла.

— Я зайду. — Прежде чем выйти из машины, она сняла с крючка над задней дверцей пакет из химчистки.

— Что это?

— Костюм для сегодняшнего вечера. Переоденусь у тебя, тогда не придется тащиться домой, а потом обратно в центр.

— Какого еще вечера?

— Ужин в честь награждения. — Она испуганно взглянула на него: — Только не говори, что забыл.

Он запустил пальцы в свою буйную шевелюру.

— Забыл. Прости, напарница, но это сегодня не для меня. Сегодня он не хотел видеть никаких копов. Не хотел встречаться с Биллом Жераром в полуофициальной обстановке, потому что отлично знал: завтра его первым делом вызовут к начальнику в кабинет и со смаком надерут задницу. Чего он вполне заслуживает после устроенного им скандала в суде. Его гнев был справедлив, просто он дал ему волю не в то время и не в том месте. Диди права — он только навредил делу. Савич, наверное, остался этим очень доволен.

Диди нагнулась, подобрала с дорожки к дому газеты и хлопнула ими Дункана по животу.

— Ты пойдешь на этот ужин, — сказала она и стала подниматься по кирпичным ступеням, ведущим ко входной двери его дома.

Отперев ее, они зашли внутрь; Дункан бросился к висевшему на стене термостату и подрегулировал кондиционер.

— А с какой стати у тебя отключена сигнализация? — спросила Диди.

— То и дело забываю код.

— Ты никогда ничего не забываешь. Просто ленишься. Дункан, не включать сигнализацию просто глупо. Особенно сейчас.

— Почему «особенно сейчас»?

— Из-за Савича. Его слова «Мы еще увидимся. И скоро» походили на угрозу.

— Надеюсь, он на меня нападет. Тогда у меня появится оправдание.

— Для чего?

— Для того, чтобы исполнить свой долг. — Он швырнул спортивную куртку на стул и пошел по коридору на кухню, расположенную в задней части дома. — Где комната для гостей и ванная, ты знаешь, — сказал он, указывая на лестницу. — Располагайся.

— Дункан, ты идешь на этот ужин вместе со мной, — сказала Диди, преследуя его по пятам.

— Нет, я иду на кухню выпить пива, а затем приму душ, съем сэндвич с ветчиной и горчицей, так чтобы до слез продрало, а потом…

— Сыграешь на рояле?

— Я не умею играть на рояле.

— Что верно, то верно, — ядовито заметила она.

— Потом, наверное, посмотрю какой-нибудь матч по телевизору и завалюсь пораньше спать. Ты представить себе не можешь, до чего я соскучился по своей кроватке за две ночи тюрьмы. Зато я точно знаю, что не собираюсь наряжаться и не иду на ужин.