Рикошет - Сандра Браун Страница 6

Она уперла руки в бока.

— Ты обещал.

Открыв холодильник, он не глядя достал банку пива, со щелчком открыл и смахнул ладонью выступившую пену.

— Это было до того, как я отсидел в тюрьме.

— Я получу поощрение.

— Ты его заслужила. Поздравляю. Расколола вдову, раскроившую ломом череп мужа. У тебя острый нюх, напарница. Горжусь тобой. — Он поднял банку пива, как будто сказал тост, и пригубил.

— Ты не понимаешь. Я не хочу идти на праздничный ужин одна. Ты будешь моим кавалером.

Он захохотал, расплескав пиво.

— Это же не кадриль. И потом, с каких пор тебе понадобились кавалеры ? Честно говоря, я это слово от тебя впервые слышу.

— Если у меня не будет кавалера, грубияны из нашего отдела меня со свету сживут. Уорли и компания скажут, что я не смогу назначить кому-нибудь свидание, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Дункан, ты мой напарник. В твои обязанности входит прикрывать меня, в том числе и от тех мужланов, с которыми мне приходится вместе работать.

— Позвони копу из отдела улик. Как его? Ну, тому, который всякий раз смущается, когда тебя видит. Пригласи его в кавалеры.

Она брезгливо поморщилась.

— У него влажные руки. Терпеть этого не могу, — сказала она и расстроено добавила: — Дункан, всего на пару часов.

— Прости.

— Ты просто не хочешь, чтобы нас видели вместе.

— Что за бред? Нас постоянно видят вместе.

— Но на вечеринке — никогда. Там могут оказаться люди, которые не знают, что мы с тобой напарники. А вдруг, не дай бог, они примут меня за твою подругу. То, что ты встречаешься с этой кучерявой коренастой пигалицей, может навредить твоей репутации неутомимого мачо.

Он решительно поставил банку с пивом на стол.

— Ты меня с ума сведешь. Во-первых, у меня никогда не было такой репутации. Во-вторых, кто считает тебя пигалицей?

— Уорли назвал меня вертикально обделенной.

— Уорли — козел. И ты вовсе не коренастая. Просто крепко сложена. Мускулистая, оттого что пашешь, как собака. А волосы у тебя кучерявятся из-за химии.

— Так за ними проще ухаживать, — воинственно сказала она. — Не лезут в глаза. А откуда ты знаешь, что я делаю химию?

— Свежая химия всегда пахнет. Раньше мама часто завивалась дома. Запах неделями не выветривался. Папа умолял маму сходить в парикмахерскую, но, по ее словам, там слишком дорого брали.

— В салон красоты, Дункан. Никто больше не называет их парикмахерскими.

— Я-то знаю. А мама — нет.

— А они знают про твой арест?

— Да, — грустно сказал он. — Мне был положен один телефонный звонок, так что я им позвонил. Они волнуются, если ничего не слышат обо мне пару дней. Теперь гордятся мной, хотя и беспокоятся. Сама знаешь, как это бывает.

— Вообще-то не очень, — сказала она тем особенным угрюмым тоном, какой всегда появлялся у нее при упоминании, даже вскользь, ее родителей. — А про Савича они знают?

Он пожал плечами:

— Про него я умолчал.

— И как они отнеслись к тому, что их сын в тюрьме?

— Однажды им уже приходилось платить за меня залог, еще когда я учился в школе. Распитие спиртных напитков несовершеннолетними. Ну и досталось мне тогда. В этот раз папа посоветовал мне защищать правду до конца. Я, конечно, не сказал, что правду я защищал нецензурной бранью.

Диди улыбнулась:

— Повезло тебе с родителями.

— Знаю. — По правде говоря, Дункан в самом деле понимал, насколько ему повезло. У Диди с родителями были натянутые отношения. Желая увести разговор от неприятной для нее темы, он сказал: — Я говорил, что папа осваивает высокие технологии? Сочиняет свои проповеди на компьютере. У него есть диск с полной версией Библии, можно найти любую цитату с помощью одной клавиши. Но не всем это нравится. Один консерватор из прихожан убежден, что Интернет это и есть Антихрист.

Она рассмеялась:

— Возможно, он прав.

— Может быть. — Он взял пиво и отпил еще глоток.

— Хоть мне никто и не предлагал, но я бы с удовольствием выпила диетической колы.

— Извини. — Он открыл холодильник, пошарил внутри и с воплем отдернул руку. — Черт!

— Что такое?

— Напрасно я не включал сигнализацию.

Диди оттолкнула его, заглянула в холодильник, ее лицо перекосилось, она отшатнулась, как и Дункан.

— Что это?

— Если тебе интересно мое мнение, это язык Фредди Морриса.

Решили, что на следующее утро Дункан отнесет задубевший за несколько месяцев язык патологоанатому. Пока же он положил его в пакет для улик и вернул обратно в холодильник.

— Ты что, собираешься оставить его там? Вместе с едой ? — Диди была шокирована.

— Иначе им весь дом провоняет.

— Попросишь, чтобы здесь поискали отпечатки пальцев?

— Толку от этого не будет, только перевернут все вверх дном.

Кто бы ни побывал у него дома — Савич или, как думал Дункан, один из его многочисленных шестерок, — он явно был слишком умен и не оставил бы отпечатков. Этот унизительный подарок, сморщенный кусок плоти, был неприятной находкой. Однако гораздо неприятнее сознавать, что кто-то вторгся в твой дом. Подброшенный язык, в сущности, был просто шалостью Савича, его дразнилкой. Щелчком по носу потерпевшего поражение Дункана.

Но смысл этой дразнилки был далеко не смешным. Дункан уловил скрытую угрозу в дерзком прощании Савича; жуткая находка — отнюдь не исполнение этой угрозы, но всего лишь прелюдия, намек на то, что ждет впереди. Намек на то, что Дункан уязвим, а Савич настроен серьезно. Проникнув в дом, Савич вывел их с Дунканом противостояние на новый уровень. Теперь остаться в живых мог только один.

Дункан не стал высказывать Диди свои опасения, хотя отлично понимал, кто такой Савич и каким жестоким он может быть. Если он предпримет атаку на Дункана, то она будет беспощадной. Одно плохо: он может не заметить ее приближения, а потом будет уже слишком поздно. Это сейчас беспокоило Дункана больше всего.

Он надеялся, что неприятная находка избавит его от необходимости сопровождать Диди на торжественный ужин. Теперь она, конечно, не станет упрашивать. Но Диди не унималась, и в конце концов он сдался. Переоделся в темный костюм, нацепил галстук и отправился с ней в один из самых крупных отелей города, арендованный для вечера.

Войдя в зал, Дункан окинул взглядом толпу и застыл как вкопанный.

— Глазам своим не верю! — воскликнул он.