Delete - Анна Данилова Страница 5

Она отлично помнила тот день, когда Алик, бледный, вошел к ним в спальню и заявил, что он уходит из дома. Что это не финт, не выражение какой-то обиды, что он всем доволен и ужасно любит своих родителей, просто в его жизни появилась любимая девушка, с которой они решили снять квартиру, чтобы пожить отдельно ото всех. Что это норма, что ничего в этом желании особенного нет, да и квартира недорогая, всего двести долларов в месяц, причем с неплохой мебелью и новой ванной. Он, боясь, что его перебьют, опережая готовые посыпаться на его разгоряченную голову вопросы, сразу же успокоил родителей, что консерваторию бросать не собирается, напротив, Леля будет его вдохновлять, он будет заниматься по восемь-девять часов в день, и что Леля, хоть она и не музыкант, но очень любит музыку, особенно фортепьянную игру. И инструмент есть, старое немецкое трофейное пианино, которое надо немного настроить. И вообще, у них все будет прекрасно… Кажется, Леля умеет готовить, хотя это и не так важно.

Лариса лишь развела руками. Она понимала, что квартиру эту дети уже сняли, раз говорят о ней так уверенно, вернее, сын говорит… Ведь Лели она тогда еще не видела. А когда увидела, поняла, что уже в очень скором времени Алик бросит консерваторию. Леля оказалась просто-таки сногсшибательной красавицей, натуральной блондинкой с богатыми длинными волосами, да только глаза ее голубые светились безумием, точнее – всяким отсутствием ума… Холеная, похожая на разбалованную и изнеженную кошку, она одним своим видом требовала денег, денег… С первого взгляда было понятно, что она глупа, необразованна, невоспитанна, что воспринимает Алика как очередное увлечение и нисколько им не дорожит. Но природа наградила ее таким ангельским лицом, такой изумительной фигурой, что Лариса где-то даже поняла своего эстета сына. Как поняла и то, что не в состоянии объяснить ему: помимо внешности, в женщине важны еще и другие качества…

Отец Алика, увидев Лелю, тоже, кажется, все понял и сделал вид, что одобряет решение сына. Хотя на самом деле он был, конечно, на стороне жены. Они решили немного подождать, чтобы Алик сам разобрался с этой девушкой и разрыв с ней произошел бы естественным образом, чтобы он сам все понял… Что же касается своих родительских обязанностей, Лариса решила для себя, что будет по-прежнему опекать сына, следить за тем, чтобы он был вовремя накормлен, чтобы у него было все необходимое для жизни и учебы. Понимая, что деньги давать влюбленному мальчику небезопасно, да и вообще бессмысленно в данной ситуации, поскольку они сразу же перекочуют в сумочку Лели, которая найдет им более достойное, на ее взгляд, применение, Лариса привозила детям, как она называла юных любовников, продукты, выстиранную и выглаженную одежду и постельное белье, два раза в неделю приезжала к ним, чтобы сделать уборку, причем заставляла себя делать это спокойно, не обращая внимания на обуревавшие ее эгоистические материнские чувства. Конечно, она ненавидела Лелю. И за то, что та забрала у нее сына, и за то, что девчонка имела такую власть над Аликом, и, главное, что она отнимала у него много времени, заставляя его давать частные уроки и играть в ресторане вместо того, чтобы позволить ему заниматься столько, сколько положено на четвертом курсе фортепьянного отделения консерватории. История затягивалась… Как и ожидалось, Леля вскоре остыла к своему очередному любовнику и пользовалась им в своих целях: живя с ним, она ловко избежала материнской опеки.

Но Лариса ждала. Сгорала от желания поскорее разделаться с девчонкой, объяснить Алику, что Леля – эгоистка и лицемерка, что она никогда не любила его и просто использовала, чтобы пожить отдельно от матери. Умирала от этого желания, но конкретно пока ничего не предпринимала. Ей хотелось, чтобы Алик сам все понял и чтобы разрыв с Лелей прошел для него менее болезненно. Зная чувствительную натуру сына, его тонкую душу и врожденную сентиментальность, она переживала за его душевное здоровье и продолжала ждать…

По дороге она купила молока и коробку овсяных хлопьев, чтобы сварить кашу – на двоих. Все, что она делала для сына, ей приходилось делать на двоих, стиснув зубы и убеждая себя в том, что это – неизбежность. И яблок купила на двоих, и апельсинов.

Она достала ключи и открыла квартиру.

Конечно, поначалу ей было интересно, как и чем живут эти щенята, что едят, чем укрываются, какую музыку слушают, какой посудой пользуются. И ей было приятно, что без ее участия они не смогли бы прожить и недели, настолько их быт к моменту ее первого появления был запущен: гора немытой посуды в раковине, в ванной комнате – переполненная корзина с грязным бельем, кастрюли с пригоревшим дном, в сковородках застыл жир…

На этот раз в квартире было прибрано. Создавалось такое впечатление, словно после ее уборки два дня тому назад здесь никто и не появлялся. Кровать аккуратно застелена. В кухне – чистота и порядок. И, что самое удивительное: в холодильнике стоят нетронутыми суп и жареные цыплята.

Лариса повязала фартук, достала чистую кастрюлю, налила в нее молока и поставила на огонь. Села возле окна в плетеное кресло и закурила. Она давно уже гнала от себя мысли о том, что такой поворот в жизни сына не случаен, что где-то и когда-то ее близость с сыном дала трещину, что в какой-то момент он успел отдалиться от нее, а она и не заметила. Ведь они всегда с ним были друзьями, и он, в отличие от своих прыщавых сверстников, был откровенен с ней и доверял ей все свои мальчишеские секреты. И вдруг он замкнулся. Словно кто-то своей нежной надушенной рукой плотно закрыл ему рот и околдовал его. И этот «кто-то» еще поплатится за все, дайте только срок! В тот благословенный момент, когда Алик вырвет ее из своего сердца и опутанная нервами нить, связывающая его чувствительную плоть с нежным девичьим мясом, разорвется и перестанет болеть, как в свое время пуповина, подсохнет и отпадет, оставив незаметный шрамик, вот тогда она и нанесет свой удар, отомстит… Как? Об этом она пока не думала, не хотела травмировать свою психику даже воображаемой сценой расправы… Хотя она вполне допускала мысль, что, вернув себе сына, она просто забудет свою несостоявшуюся невестку, эту смазливую потаскушку…

Раздался звонок, и Лариса, не сразу сообразив, откуда исходит этот сигнал, подскочила с кресла и заметалась по кухне, словно ее присутствие здесь, в этой квартире, чуть ли не преступно. Если звонят, значит, это не Алик и не Леля. Кто тогда? Кто-то из друзей-студентов? Или подружка Лели?

Лариса уже подошла к двери, когда звонок повторился, причем словно с усиленным, тревожным звуком.

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста… – раздался женский голос, и Лариса, забыв о всякой осторожности, открыла дверь. Увидела перед собой женщину в белой блузке, синей узкой юбке, волосы зачесаны назад, открытое лицо – бледное, со следами пудры. В руках женщина держала большую хозяйственную сумку. Что-то знакомое увиделось в чертах незнакомки.

– Я – мама Лели, – представилась гостья. – А вы, наверное, Лариса Арчибальдовна, мама Алика, так? А меня зовут Люда. Людмила Померанцева.

Она говорила и держалась неуверенно, и Ларисе стало даже жаль ее.

– Проходите, пожалуйста. – Она распахнула пошире дверь и впустила Людмилу Померанцеву.