Мятежная дочь Рима - Уильям Дитрих Страница 51

— Ему так нравился этот молодой трибун?

— Он терпеть его не мог. Самодовольный осел, присланный в Британию всего на один год! Ходили слухи, что за Клодия вступилась молодая жена Марка.

— И вы этому поверили?

— Откуда мне знать? Вообще-то этот глупец таскался за ней повсюду как привязанный, а при виде ее мурлыкал точно котенок.

— Котенок? Или дикий кот?

Шутка заставила Фалько рассмеяться. Ну не объяснять же ему, что я и не думал шутить?

— Итак, Гальба предложил перевести Клодия. А что на это сказал сам Клодий?

— Естественно, пришел в бешенство. Поймите — мальчишка невзлюбил петрианцев с первого взгляда, но мысль о том, что его вышвырнут из легиона, тут же заставила его одуматься. Но Гальба был не так глуп, чтобы наживать себе врага в лице Клодия, поэтому он благоразумно предоставил ему возможность предложить другой выход.

— Напасть на рощу священных дубов. И отомстить за попытку похитить Валерию.

— Вам следует понять, что Клодий был живым воплощением того, чего сам Гальба был лишен: знатное происхождение, постоянное продвижение по службе, надменность, снобизм, невежество и при этом полное отсутствие даже намека на личное обаяние. Хотя, в сущности, мальчишка был не так уж плох, а если не напивался в стельку, то вел себя вполне прилично. Да и в уме ему не откажешь. А Гальба возненавидел его сразу же — может, потому что не мог забыть о собственной тяжкой судьбе. И сам же презирал себя за это.

— Выходит, он хотел найти повод для стычки?

— Им обоим было известно, что Гальба выиграет это сражение, к тому же настолько легко, что победа практически была бы бессмысленной. Гальбе не нужна была жизнь мальчишки — он хотел растоптать его гордость. Мечтал о том, чтобы выпихнуть отсюда Клодия, а вслед за ним и Марка, сломать им карьеру. А тогда он, Гальба, остался бы победителем. И наследовал бы всю славу.

— И он подтолкнул Клодия к тому, чтобы тот сам предложил послать солдат в рощу. Спровоцировал военную экспедицию, которая была заведомо опасной.

— Рискованной, — поправил Фалько. — Одно и то же действие может вызвать взрыв, а может и разрядить обстановку. Мы ведь опирались лишь на сведения, полученные из рук этого негодяя Каратака. Гальба заявил, что намерен сам возглавить экспедицию, но ему, мол, нужен письменный приказ. Это взбесило Марка, который внезапно решил, что старший трибун не желает его поддержать. Поэтому он объявил, что сам поведет отряд. И возьмет с собой Клодия.

— Чего Гальба, собственно, и добивался с самого начала.

— Да. Он получил то, чего хотел.

— И чего же он хотел? Спровоцировать новое сражение?

По губам Фалька вновь скользнула хитрая усмешка.

— Нет. Остаться наедине с молодой женой Марка.

Близился рассвет — лучшее время для того, чтобы нападение стало неожиданностью. Священная дубовая роща друидов тонула в густом тумане, затопившем до самых краев узкое ущелье, только торчащие тут и там верхушки вековых дубов плавали поверх этого серого океана, словно затерянные острова. Какие тайны скрывались там? Ни звука, ни шороха — ничего, что бы выдавало присутствие там людей. Проводник, что довел их до этого места, угрюмый, с бегающими глазками кельт взял обещанное ему золото и мгновенно растворился в темноте. Теперь над лесом поднималась к небу одна-единственная серая струйка дыма.

Марк подумал, что будет выглядеть полным идиотом, если там, внизу, в ущелье, не окажется ни единого друида.

А какое пьянящее чувство свободы охватило его, когда он только выехал из крепости во главе отряда! Прошлую ночь, в надежде проверить способность Валерии подарить ему ребенка, он долго занимался с ней любовью. Нельзя сказать, чтобы это было ему неприятно — скорее наоборот. Однако Марку и в голову не пришло воспользоваться каким-нибудь предлогом, чтобы задержаться в постели подольше. Вместо этого, оставив молодую жену, он отправился выполнять свой воинский долг с таким же точно невозмутимым видом, как если бы ему предстояла проверка счетов или фуража для лошадей. Валерии, как и любой другой женщине, хотелось большего. Но он уделил ей ровно столько времени, сколько счел возможным, а потом отправился спать к себе, чтобы утром не разбудить ее до рассвета. Странно все-таки чувствовать себя женатым, думал он. Марк не привык спать в постели с другим человеком, тем более с женщиной. Но более всего его раздражала привычка Валерии ходить за ним по пятам, то и дело приставая к нему с бесконечными разговорами. Девчонка засыпала его градом вопросов, без обиняков высказывала свое мнение, которое никто не спрашивал, и даже взялась учиться языку варваров у рабов, что он счел верхом неприличия. А иногда — о боги! — даже спрашивала, о чем он думает!

Стоит ли удивляться, что он почувствовал неимоверное облегчение, когда, облачившись в сверкающие доспехи, выехал наконец из крепости во главе своего отряда? Еще в Риме он заказал себе латы и панцирь, сделанные на восточный манер — каждая пластинка была вычеканена в форме листа и вдобавок еще вызолочена, так что доспехи Марка, ослепительно сиявшие на солнце, выгодно выделялись на фоне тускло поблескивающих маслом кольчужных лат, которыми щеголяли остальные, включая и Гальбу. Конечно, возможно, было неразумно слишком уж привлекать внимание к своей персоне. А возможно, и весьма опасно, но искушение было слишком велико, и Марк просто не мог устоять. В конце концов, он ведь как-никак командир! Он даже оделся без помощи рабов — сначала, как водится, накинул подбитую войлоком тунику, поверх нее доспехи, потом пояс и портупею, с которой свисали меч и кинжал, на ноги предусмотрительно натянул длинные штаны, без которых в этом холодном, промозглом климате было не выжить, а уже поверх них — поножи. Увенчанный высоким плюмажем шлем, который он водрузил на голову, заставил его пригнуться, иначе бы он просто стукнулся о притолоку двери. Неловко ступая, Марк спустился по лестнице вниз, где его грубоватыми шутками приветствовали центурионы. Когда отряд построился во дворе, он повел его за собой к северным воротам. У самого горизонта уже розовела тонкая полоска зари, свидетельствовавшая о скором наступления нового дня. Весь этот долгий день и еще более долгую ночь они скакали во весь опор, чтобы застать друидов врасплох, — и Марк был совершенно счастлив, хотя все его мышцы ныли от боли. Свобода! Какое волнующее чувство! Вся скука и рутина повседневной жизни, все эти списки и счета, бесконечное соперничество и вечная нехватка денег, пришедшее в негодность оружие, давно уже требующее ремонта, и постоянные болячки, одолевающие солдат, склоки, сплетни — все наконец осталось далеко позади. Сейчас, когда он несся во весь опор по полю, Марк чувствовал себя наконечником стрелы, выпущенной по врагам мощной рукой Рима. Он несет на эту землю порядок, насчитывающий уже не одну сотню лет. Миллионы римлян прошли этот путь и погибли до него, и вот теперь, уверенно сидя в седле с тяжелым мечом у бедра, крепко сжимая в руке поводья и чувствуя, как мощно двигается под ним его конь, а свежий ветер хлещет ему по лицу и земля катится под копыта его лошади… он чувствовал себя одним из них!