Аллегро - Владислав Вишневский Страница 51

— Значит, идём к полковнику. Только туда, — высказал решение Кобзев.

— А занятия? — в голос воскликнули Мальцев с Трушкиным…

Эх, чуть не забыли про занятия, да, это серьёзно. Но решение Женькиных проблем было естественно важнее… На парне лица нет, того и гляди с ума сойдёт или заикой станет.

— Скажете дирижёру, что мы с Тимохой в санчасть, — как всегда нашёлся Кобзев. — С температурой пошли.

В очередной раз громко бабахнула входная дверь…

— Ага! Атипичная пневмония? — весело хмыкнул Трушкин. — Да?

— В этом роде что-то… — небрежно бросил Кобзев и развернул Тимофеева на выход. — Пошли… Я поговорю.

Коротко кивнули головами вошедшему медбрату, давно знакомому и тоже контрактнику. Фельдшер, на ходу прикуривая сигарету, оглянулся на них…

— У кого это здесь атипичная пневмония? — подойдя к Трушкину (Генка Мальцев в это время шагнул в туалет), по-свойски здороваясь, спросил он. — Кому нужно укольчик прописать? Мы это щас, у нас запросто!

— Да вон, у Тимофеева с Кобзевым, — кисло, представляя, как им от дирижёра попадёт, замечает Трушкин, и добавляет. — Одним уколом тут вряд ли обойдётся. Дело серьёзное. Укола точно мало будет…

Медбрат перестаёт улыбаться, хотя улыбка ещё и не погасла, держится в уголках губ, он осторожничает, знает, как музыканты могут подшутить… Выдыхает пока сигаретный дым.

— Так серьёзно? — вновь затягиваясь, внешне совсем без интереса спрашивает.

— А то! — всё ещё думая о своём, подтверждает Трушкин.

— У-у-у! — тянет фельдшер. — Плохо значит дело!

— Куда уж хуже! — соглашается Трушкин.

— А куда это они пошли?

— Куда-куда… — встречая глазами появившегося из туалета Мальцева, бодро отвечает Трушкин. — На кудыкину гору, вот куда. — И добавляет. — В штаб…

— А зачем?

— Много будешь знать… — поднял палец Трушкин…

— Военная тайна! — хохотнул фельдшеру подошедший Мальцев.

Музыканты вышли, а фельдшер в раздумье остался стоять. Правда, курил он не долго. У него тоже служба. Служба-служба! Она — родимая!

Короткий стук в дверь кабинета прервал размышление полковника Ульяшова…

Заместитель командира полка по воспитательной части, сидя в своём кабинете спокойно перебирал бумаги на рабочем столе. Он только-только успокоился, расслабился от ответственной работы — встречи «высокой» заморской гостьи, и, слава Богу, проводов её. С усмешкой уже вспоминал, как сильно испугался, прямо до чёртиков, за непременно скандальный поход молодого солдата в американское посольство — неслыханное дело. Неслыханное!! Испугался ответственности, вернее, возможных последствий… Хотя, слава Богу, решение принял не он, а командир полка. Командир! Ему бы и отвечать. Правда и зама бы зацепило, но… Вроде обошлось… Солдат не подвёл, ефрейтора получил за это… Но… командир его удивил. Ой, как удивил! Не просто удивил, а ошарашил просто. Авторитет зама может и не подорвал, но всё же, не по-товарищески как-то получилось. Ведь они почти ровесники, правда командир на лет пять-шесть моложе, но это мелочи, ерунда, они из одного училища, столько лет почти вместе, полковники, и…

Получилось, будто бы Ульяшов — махровый консерватор, а командир — современный, прогрессивно мыслящий офицер. Смешно! Если бы Ульяшов не знал полковника Золотарёва, он бы может и поверил, а тут… Хотя, время такое настало хреновое, врагу не пожелаешь. Время условных и безусловных преобразований и в жизни, и в умах… Не только за кого-то, за себя не поручишься… Дожили!.. Дослужились, ёпа-мать! Ульяшов мысленно выругался, поёрзал на стуле… Жёсткое… Сиденье жёсткое… Но заменить нельзя. У командира полка в кабинете такое же, значит, у всех офицеров не мягче… А иной раз так хочется в мягком посидеть, расслабиться. Может, рапорт на увольнение подать? В который уже раз подумал полковник, пожалел себя. Хватит уже воспитывать армию, солдат её. Довоспитывались! Трудно стало. Очень трудно. Раньше проще было. Жёстче! Раз, два и губа тебе солдат или дисбат. Сейчас — нет. Сейчас сплошной либерализм. И это в армии-то?! Ха, смех сказать. Но…

Стук в дверь повторился.

— Да-да, войдите, — повысил голос полковник, откидываясь на спинку стула и размышляя, кого это к нему принесло. На пороге возник прапорщик Кобзев. Музыкант из полкового оркестра.

— Разрешите, товарищ полковник, прапорщик Кобзев.

Ульяшов приветливо улыбнулся.

— О! — воскликнул он. — Музыкант, товарищ-лабух! Проходи. Что случилось? Какие-то проблемы?

С музыкантами, и с младшими по званию, он часто бывал панибратски прост. В этом был свой определённый смысл. Играя роль доброго отца, ему проще было управлять ситуациями, разными и всегда неожиданными. Но музыку он любил. Военную, маршевую. Нашу! К музыкантам был более расположен. Красиво они играли, задорно… Молодцы! Дисциплинки бы вот только им побольше, ответственности…

— Разрешите обратиться, товарищ полковник?

— Ну, обращайся, обращайся, коли пришёл, — махнул рукой полковник. — Присаживайся. Чего у тебя? — гадая, с чем это мог придти музыкант.

— Один вопрос…

— Давай, спрашивай. Чего там?

Кобзев присел на указанный стул, сложил руки на коленях.

— Только не долго, я сейчас ухожу… — опередил Ульяшов. — Задавай свой вопрос… Про иностранку, наверное?

Кобзев удивлённо вскинул брови.

— А откуда вы знаете?

— А чего тут догадываться… — легко хохотнул полковник. — Другого повода не вижу.

— Сильно!

— Ну, так…

Пора было приступать к объяснению.

— Понимаете, товарищ полковник, — начал Кобзев. — Эта лейтенант, Гейл Маккинли, вернее, госпожа лейтенант, забыла… Точнее, дала мне посмотреть ноты, и забыла…

— Ну… — не понимал пока полковник. — И что?

Кобзев пожал плечами, чего непонятного.

— Мне их надо вернуть, — прапорщик смотрел на полковника чистым и светлым взглядом. Так смотрят маленькие дети, и домашние собаки на своего хозяина. — А я не спросил куда она поехала, и вообще… — сообщил он главное.

Полковник улыбнулся и хмыкнул.

— Кобзев, какие проблемы? Оставь себе. На память. Делов то!

— Не могу, — Кобзев прижал руку к груди. — Нельзя. Они именные.

— Ноты? — изумился офицер, о таком он точно не слыхал. — Не понял! Оружие именное — знаю, — признался он. — Часы тоже, зажигалки — понятно. А ноты… Хохмишь, да, прапорщик? Разводишь? — спросил он.

— Что вы! — Кобзев смотрел с обидой. — Никак нет, товарищ полковник. Правда. Они с дарственной надписью… от этого… эээ… композитора.

— А-а-а! От композитора? Кто такой?

— А там же на английском… — как ждал, ответил Кобзев. — От руки написано… Я не понимаю… Я немецкий в школе учил.