Благие намерения. Мой убийца - Ричард Халл Страница 56

– Понимаю. Считаешь, меня перестанут искать?

– Перестанут. Если мы их убедим в твоей гибели. Я надеюсь таким образом решить и финансовую проблему. В своем завещании ты все оставишь мне.

– А не слишком ли я щедр? И потом что, мой достаток будет зависеть от тебя?

– Придется поверить…

Здесь Алан рассмеялся.

– Мой дорогой Дик, когда речь идет о деньгах, я не доверяю тебе ни на йоту. Но ты будешь мне платить – за молчание.

Я не стал обращать внимание на столь вопиющую неблагодарность, как и на тот факт, что он уже доверил мне сотню фунтов и свою жизнь, и воспринял сказанное как шутку. И все же мысленно я поставил «галочку»: судя по всему, Алан способен меня шантажировать.

– Так или иначе, – продолжил я, – это твой единственный способ добраться до своего имущества. Послушай, мы уже пришли к общему мнению, что ты вряд ли сможешь прикоснуться к деньгам, не выдав при этом свое местонахождение. Даже если ты будешь за границей. К тому же те страны, что подходят – а их немного, – не соответствуют твоим завышенным культурным вкусам. В результате все останется в банке. Не знаю, что сделают с твоими личными вещами; вероятно, они будут на хранении, пока суд не признает тебя умершим. А для этого нужно представить доказательства.

– Все, конечно, здорово, – дальновидно заметил Алан, – но насколько мне известно, причем из первых уст, мое завещание уже готово, и я не оставил все свои сбережения тебе. Мы ведь не можем его переписать? Или можем? То есть разве его не нужно подписывать в присутствии двух свидетелей? Даже если мы привлечем Аниту и, понятно, тебя…

– Я не могу быть одновременно и свидетелем, и выгодоприобретателем, – разъяснил я элементарный вопрос права.

– Тогда все еще хуже, – сделал вывод Алан, – потому что если собрать в одной комнате Фарли и Аниту, они сцепятся, как дикие кошки, и дело действительно закончится моим летальным исходом.

– Твое завещание, если я правильно помню, составлено на трех листах. На первом есть стандартные вводные пункты по поводу аннулирования предыдущего завещания, потом то, что ты в здравом уме, назначение исполнителей, которые расплатятся с твоими долгами, и так далее. Там стоит твоя подпись. Только твоя. Третья страница почти пустая, за исключением твоей подписи, фразы о засвидетельствовании оформления документа и подписи свидетелей. А вот на второй, где зафиксирована основная суть – кому достанется само наследство – тоже стоит только твоя подпись.

– Ты сможешь их открепить?

– Легко и просто. Они скреплены лишь кусочком зеленой ленты.

– Так ты намерен подделать вторую страницу?

– Мне не нравится этот термин. Я намерен ее доработать. Не бери в голову. Фактически ее просто переписывают те же люди, которые составили завещание изначально. Потом ты поставишь подпись, и мы снова все скрепим.

– Как-то очень легко. Выходит, ты привык видоизменять – скажем так, во избежание жестких терминов – завещания своих клиентов? Что может тебя остановить?

– То, что страницы должны быть подписаны. И элементарная честность.

– Хм-м! На мой взгляд, первая причина более существенна. Да ладно, не сердись. Шучу. А эти «дорабатывающие» люди, или как ты их там называешь, не заметят в твоем плане недоработку?

Я проигнорировал его мальчишеский юмор и снова заверил, что переделывать часть документа – не такая уж редкая практика. Переживать не следует. Естественно, я разберусь с этим вопросом крайне аккуратно.

– На мой взгляд, намного сложнее, – продолжил я, пока Алан не успел выдвинуть еще какие-то возражения, – устроить твою смерть. В ней должны убедиться не только коронер и присяжные, но и наш назойливый инспектор Вестхолл. Даже если мы обзаведемся свидетелем, трудно будет объяснить отсутствие тела.

– А я настаиваю! На отсутствии тела, я имею в виду, – сухо отреагировал Алан. – У тебя уже есть план?

– Более или менее. Хотя не в деталях.

К моему удивлению, он невозмутимо заявил, что мне нужно все обдумать и сообщить, когда все будет готово в деталях. В каком-то смысле он оказался прав. Когда я предоставлен самому себе, голова соображает яснее. К тому же моя выгода лишь преумножалась. Теперь я не только спасал его жизнь. Я его уничтожал и возрождал заново, и ему придется меня слушаться вечно. Хотя я не собирался до поры до времени ставить Алана в известность, причин отдавать больше, чем его прибыль, я не видел. Если капитал исчезнет в одночасье, это вызовет подозрение. Сначала денежные переводы должны идти в ограниченных объемах. А вот потом…

Позвольте еще раз подчеркнуть, что до этого момента я не раскаивался в своих действиях. Я справедливо отметил равнодушие Ренвика и показал, как легко он относился к совершенному убийству. Но при этом понял, что почти невозможно показать другую сторону медали: продемонстрировать, каким образом он вызвал мое сострадание и расположение. Почему-то в те выходные, даже обладая всей информацией, я не мог думать о нем плохо.

Полагаю, глаза мне застили гордость и волнение. Приключения не встречались прежде на моем пути. Я жил спокойно, обыденно. Те волнительные моменты, что были до этого, я испытывал за других, они появлялись, когда я улаживал не свои дела. И естественно, они не шли ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал сейчас, когда покупка хлеба и масла на двоих, а не на одного, в прямом смысле приравнивалась к преступлению. В то время я, безусловно, наслаждался и вряд ли испытывал хоть малейшие угрызения совести. А если испытывал, то тут же вспоминал, что Бейнс был шантажистом. На самом деле я почти перенял отношение Алана.

Однако предстояло следствие, и меня слегка трясло. Я ненавязчиво следил за его ходом – не как профессионал, даже не как обыватель, а как друг человека, который, по слухам, был к делу причастен. Наверное, стоит сказать, что даже больше, чем просто по слухам. И я так и не мог понять, радовался я тому, что так влип, или огорчался.

Прежде чем рассказывать, что меня потрясло, позвольте описать эпизод, который произошел, на мой взгляд, по воле случая, и разъяснить момент, который заинтриговал нас обоих – и Алана, и меня. А именно: каким образом полиции так быстро стало известно про смерть Бейнса. Эта деталь, помимо всего прочего, имела далеко идущие последствия. В сущности, она полностью уничтожила любой шанс на оправдание Алана.

Оказалось, что у слуги Ренвика имелся родной брат – довольно сомнительный субъект, перебивающийся случайными заработками. Его в тот день и позвал к себе Бейнс. Джеймс Бейнс – добавим имя, чтобы не перепутать, – не смог внятно объяснить, зачем он понадобился брату, не смог он и сказать, почему так важно было им встретиться в отсутствие работодателя брата. Но, имея на руках ту информацию, что была у меня, я смог связать все воедино.

Думаю, Бейнс планировал передать Джеймсу письма миссис Килнер, оставив себе одно, то, которое я уже цитировал. Его он собирался показать Алану. Впоследствии (и я в этом уверен), когда Бейнс вытянул бы с помощью шантажа столько, сколько сможет, настал бы черед Джеймса. Возможно, потом письма должны были пойти по рукам всех нуждающихся родственников, чтобы каждый смог себя обеспечить.