Убить Хемингуэя - Крейг Макдоналд Страница 57

Она была молода и хороша собой, но всегда некстати с ее европейско-католическим воспитанием и шотландской картавостью… дети всегда дразнили ее за акцент и смешное «р». Когда она выросла и стала хорошенькой и грудастой, мальчики легко забывали про ее акцент. Но к тому времени Ханну больше влекло к их отцам – мужчинам, которые много где побывали и много чего видели. Ханну, которая сама мечтала стать писателем, тянуло к мужчинам, которые жили в своих головах. Ей нужен был эстетический опыт, ее притягивало к ним, как гвоздик к магниту.

Ее профессор был мужчиной, который уже поистратился, когда она стала его студенткой. Но в те первые дни посещения его лекций научная степень и способность жонглировать словами перед аудиторией поклонников Хемингуэя завораживали Ханну, заставляя ее закрывать глаза на его многочисленные недостатки. Ханне нравились работы Ричарда по Хемингуэю, Андерсену и Фицджеральду. Ей нравилось его описание жизни Папы в Париже больше всего, что ей когда-либо приходилось читать, а к тому времени она уже прочитала почти все что можно.

Она приберегла для занятий с Ричардом свой обзор раннего творчества Хемингуэя. Ханна пригласила Ричарда на свидание, едва услышала, что его третья жена ушла от него и он более или менее свободный человек. Потом Ханна забеременела, и Ричард предложил ей выйти за него замуж и поехать с ним в Сан-Вэлли, где он собирался работать над книгой о годах, проведенных Мэри с Папой. Тут у них и начались ссоры.

Сердце Ханны бешено колотилось. Все это было так неприятно близко к истине, что ей стало дурно. И, господи, неужели она так прозрачна? Черт, если Мэри сумела уловить это с такой небрежной точностью, значит, так оно и есть. Она почувствовала спасательный круг в Ласситере, но ведь это будет еще одно клише, разве не так? Бросить этого червяка, своего мужа, ради первого попавшегося на пути вроде бы достойного мужчины, вручить свою жизнь первому встречному… полузнаменитости и писателю, который, скорее всего, ею даже не интересуется? Во всяком случае, в ее теперешнем виде, когда в любой момент может появиться ребенок.

Ханна закончила читать и снова почувствовала тошноту. Ее еще два раза вырвало. Она разорвала сочинение Мэри, бросила в унитаз и спустила воду. Почистила зубы, затем включила душ. Сжав кулаки и дрожа, она вышла из ванной комнаты.

– Вставай, Ричард. Поднимайся.

Он с трудом открыл глаза:

– В чем дело?

– Стаскивай свое вонючее тело с постели и шагай в ванную комнату. От тебя скверно пахнет – дешевым лосьоном, которым старались скрыть старый пот. Иди в душ, Ричард. Немедленно.

– Устал. – Он нечетко выговаривал слова. – Памашь… такой длинный путь… из Бойсе.

Ханна закрыла нос и рот ладонью. Его дыхание воняло керосином.

– Сто пятьдесят семь миль, Ричард. Я вчера посмотрела в атласе, все думала, на какой из этих миль ты можешь лежать мертвым. Вряд ли ты сам вчера вел машину эти сто пятьдесят семь миль до Бойсе. Пожалуйста, скажи мне, что машину вел кто-то другой.

– Кто-то другой вез меня. Ты нормально себя чувствуешь? Ты вроде…

– Злюсь? Вполне вероятно, что ты меня раздражаешь. Даже не позвонил. Полное молчание. Проходит несколько дней, и ты появляешься здесь пьяный в стельку. Чего ты ждешь? Что я радостно похлопаю тебя по голове и проворкую, как я рада твоему возвращению? – Она сморщила нос и отвернулась от него. – У тебя изо рта отвратительно пахнет.

Ричард Полсон потер покрасневшие, сонные глаза кулаками:

– Ты права. Я виноват. Время просто летело. Я ведь знаю, как чутко ты спишь теперь, когда роды близко. Когда я вернулся в свой номер в Бойсе, было уже поздно и я не хотел беспокоить тебя звонком.

Ханна прижала ладони к животу:

– А еще ты знаешь, что с тех пор, как ты это со мной сотворил, я бегаю в сортир по десять раз за ночь. Так что вряд ли ты мог меня побеспокоить. Кстати, как насчет утра?

– Ты же любишь поспать подольше…

– Любила. И ты мог оставить послание у регистратора. Ты бы мог до этого додуматься, раз уж не хотел меня «беспокоить». Я, например, звонила регистратору несколько раз из Дозорного дома. Тут происходили всякие неприятности, а ты исчез, когда больше всего был мне нужен. Господи, Ричард… – Она дернула его за руку. – Иди быстрее в душ, а то я не могу больше выносить ни твоего запаха, ни твоего вида. Тебе только не хватает бумажного пакета, и можно просить милостыню в центре Детройта. Ты воняешь как разложившийся труп. Если судить по крови, которую ты оставил в унитазе, твоя печень гибнет. Либо это, либо у тебя рак прямой кишки. Продолжай в том же духе, и ты скоро сыграешь в ящик.

Через полчаса он вышел из ванной комнаты, все еще пьяный, но почище. Пока он был в душе, Ханна вызвала горничную, чтобы она сменила простыни и принесла чистые полотенца и кофейник с кофе.

Ричард небрежно вытирал полотенцем голову:

– Мэри ничего не сболтнула? Чем бы я мог воспользоваться?

– Она догадывается, зачем ты все это затеял, профессор.

– Не может быть. Эта старая кошелка не в состоянии отличить…

– Заткнись, пожалуйста, Ричард. – Ханна сунула чашку кофе в трясущиеся руки мужа, стараясь не вдыхать резкий аромат напитка. – Это доказывает, каким тонким ты способен быть. Возможно, маленькая вдова еще большая пьяница, чем ты, но она явно лучше тебя умеет пить. Ты возбудил подозрения, разыскивая свидетельства о смерти. Вот до чего ты был деликатен!

– А?

– Подозреваю, что кто-то из архива ее предупредил. Мэри говорит, что ты только выкачиваешь из нее информацию насчет этих последних дней, Ричард.

– Это неправда.

– Такое у нее впечатление. Восприятие есть реальность. Ты, профессор литературы, должен лучше других помнить этот афоризм. Это ведь то, чем вы все занимаетесь, разве не так? Переделываете работы других под ничтожных себя? Видоизменяете каноны писателей каждые десять или двадцать лет, пока не вылупится следующее поколение критиков? Навязываете свои современные штучки на их работы, которым уже десятки лет, и затем похлопываете себя по спине за то, что поддерживаете к ним интерес? Вы все безумно жалкие онанисты.

Ричард ткнул в ее сторону трясущимся пальцем.

– Онанисты? Ты сама начинающий беллетрист – самое одинокое и самодостаточное создание из всех. Все придумывается только для собственного удовольствия. Это ли не мастурбация?

– И невероятно приятная. Но вы, ученые, куда противнее, потому что вы предпочитаете подсматривать и критиковать, тогда как мы знаем, как доставить себе удовольствие.

– Хватит, Ханна. Остынь. Не доводи меня до греха.

– Мэри права. Вы все – компания паразитов. Червяки, которые нападают на художника, когда он умирает и не может стряхнуть их. Ты и тот странный толстяк Берли, и Барбара, и эта ученая Патриция, которая со своими волосами цвета вороньего крыла как будто вышла из эротического сна Чарлза Адамса.