По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис Страница 57

* * *

Настала ночь, а я не мог уснуть, лежал в темноте и думал, что мог бы я сделать лучше, чем сделал, пока не понял, что думать об этом можно целыми неделями, месяцами или даже всю жизнь.

Надо бы закрыть портрет простыней и повернуть его лицом к стене. Пусть пройдет какое-то время, прежде чем я снова взгляну на него. Надо забыть, скольких усилий стоил мне каждый мазок, каждая царапина... Вот тогда-то, может быть, я и сумею понять, что мне не удалось. Или весь мой замысел покажется мне заблуждением, недосягаемой химерой.

Так и не отдохнув, я встал с постели примерно в четыре часа утра и, взяв с собой волынку, вышел из хижины, замкнув за собой дверь, и полез в гору. Путь мне освещали звезды, и я остро чувствовал свою малость перед этими такими далекими, невидимыми горящими мирами, грусть и уныние от сознания своей ничтожности в безбрежном космосе закрадывались мне в душу, а в голову приходили и такие неоригинальные мысли, что гораздо легче творить зло, чем добро, пусть даже и неумышленно.

Как всегда, грусть легко улетучилась, оставив после себя лишь легкое воспоминание. Я с облегчением позволил ей уйти. Оптимизм — мое врожденное качество. Если бутылка наполовину пуста, это значит, что она наполовину полна. На рассвете я играл на волынке марши и быстрые танцы, а не полные грусти и сожалений мелодии.

Зоя Ланг, реальная, та, что из плоти и крови, жила теперь в старческой телесной оболочке. И на протяжении всех прожитых ею лет, сохраняясь неизменным, торжествовал дух этой женщины. Оболочка была лишь панцирем краба, она росла, затвердевала, менялась и снова росла. Я играл марши в честь этой женщины.

Она никогда не найдет рукояти церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда, если я захочу помешать этому, но я испытывал к своему врагу более пылкое почтение (еще немного — и я готов был капитулировать перед ней), чем даже ко многим друзьям.

Я никогда не замечал времени, забираясь на эту гранитную высоту. Серый рассвет перешел в ясную синеву рождающегося дня, и я лишь тогда решил вернуться в свою хижину, когда вспомнил, что надо бы что-то приготовить на завтрак. А пока что я играл на волынке и маршировал на месте, отбивая такт и постепенно до краев наполняя бутылку оптимизма незамысловатой радостью от сознания, что я нахожусь здесь, в этой глуши, дышу и вижу окружающий мир, что я живу...

Тоже неплохо, в конце концов, подумал я.

В какой-то момент мне показалось, что к гудению моей волынки все сильнее примешивается непривычный жужжащий звук, а потом над гребнем горы позади меня вдруг взмыл вертолет и пролетел у меня над головой, совсем заглушив волынку.

Я перестал играть. Вертолет медленно снижался кругами. И пока я чертыхался из-за его нахального рева и размышлял, чего ради прилетел он в это безлюдное место, да еще в такую рань и в воскресенье, вертолет стал быстро спускаться вниз, подобно соколу, заметившему добычу.

И тут я похолодел от ужаса. А что, если эта добыча — моя хижина? Я сел и, держа волынку у себя на коленях, стал присматриваться к вертолету.

Описав в воздухе еще один круг, вертолет приблизился к хижине с фронтальной ее стороны и, почти касаясь земли, завис там над небольшой ровной площадкой, после чего скользнул по воздуху немного в сторону и оказался сбоку от моего нового джипа, где и приземлился.

Шум пошел на убыль, и винт вертолета замедлил свое вращение.

Я наблюдал за тем, что происходит, с сильно бьющимся от волнения сердцем. Не шелохнувшись, неподвижный, как сама гора, я понимал, что пока не двинусь и не высуну голову из-за камней, никто снизу не увидит меня на фоне скал и громоздящихся валунов.

Если это те четверо бандитов...

Они не станут искать и ловить меня в горах, но могут снова вломиться в мой дом.

Могут уничтожить мою картину.

Я чувствовал себя так, словно оставил в хижине беззащитного ребенка. Единственного, спящего, беспомощного. Что делать? Как быть, если они уничтожат портрет Зои Ланг?

Прошла целая вечность, пока винт вертолета перестал вращаться и замер. Вот открылась боковая дверца, из вертолета спрыгнул на землю человек. Сверху он казался мне совсем маленьким.

Больше не показывался никто.

Этот человек огляделся вокруг себя и удалился от вертолета, скрывшись у меня из виду. Я догадался, что он направился к двери хижины. Но вот он появился снова, подошел вплотную к вертолету и заглянул в него. Кажется, говорил о чем-то с тем или с теми, кто сидел внутри. Потом, очевидно, чем-то очень недовольный и раздосадованный, он подошел к краю плато и взглянул вниз, в сторону автомобильной дороги.

Мне показалось, что я узнал его, когда он снова возвращался к вертолету. Да, конечно, я не мог ошибиться — эти знакомые плечи! У меня отлегло от сердца, будто камень свалился с души.

Джед, подумал я, это Джед.

Приведя свою волынку в состояние «боеготовности», я набрал полные легкие воздуху и наугад сыграл несколько нот.

В ясной тишине утра Джед сразу услыхал мою волынку, стремительно повернулся лицом в сторону гор и прикрыл рукой глаза от солнца. Я встал на ноги и помахал Джеду рукой. Через несколько секунд он заметил меня, поднял руку и дал мне знак скорее спускаться вниз.

Кажется, плохие новости, подумал я. Неспроста Джед прилетел на вертолете.

Я заспешил. Меня подгоняла тревога.

— Черт побери! Где ты пропадаешь? — спросил Джед, когда я уже мог его слышать. — Мы битый час не могли до тебя дозвониться.

— Доброе утро, — сказал я.

— Ох, не такое уж оно доброе, — вздохнул Джед. — Зачем, ты думаешь, мы снабдили тебя мобильным телефоном?

— Ну, не затем же, чтобы таскать его с собой в горы. Что случилось?

— Э-э-э... — начал Джед, подыскивая слова.

— Ну, говори же, говори!

— Сэр Айвэн... У него опять случился сердечный приступ.

— Не может быть! Ему плохо?

— Он умер.

От неожиданности я оцепенел.

— Он не мог умереть. — Глупее этого сказать было, кажется, уже нечего. — Ему же в последнее время стало лучше.

— И все же...

Смерть Айвэна поразила меня своей неожиданностью. За эти три недели я очень привязался к нему.

— Когда это случилось? — спросил я.

— Вчера вечером. Хотя точно не знаю. Твоя мать позвонила Роберту часов в шесть. Она сказала, что ты дал ей номер своего телефона, но дозвониться до тебя не удается.

— Я позвоню ей, прямо сейчас, — сказал я, сам не зная, надо ли это делать.

— Сам велел сказать тебе, что дочь сэра Айвэна перехватывает все звонки и не дает ему вторично переговорить с твоей матерью. Сам говорит, что она там теперь всем командует и договориться с ней ни о чем нельзя. Вот он и велел мне немедленно прилететь за тобой на вертолете, и чтобы ты сразу же вылетел в Эдинбург, а оттуда — первым же самолетом на юг. Сам уверен, что ты сумеешь разобраться с Пэтси Бенчмарк.