Аллегро - Владислав Вишневский Страница 57

— Так я тоже с вами хочу полежать! Зараза к заразе…

— Не надо, — вновь вмешался рассудительный Кобзев. Голос его из окна, сверху, звучал сурово и трагически. — Мы выйти пока не можем, у нас всю форму забрали, документы, мобильники… Это серьёзно, Лёва. Мы не шутим. Ты должен вот что срочно сделать…

Лёва Трушкин изобразил на лице внимание и готовность.

— Нет проблем. Что?

После отбоя тишина в воинском полку — тишина, это условно, — часам к 23-м, к 24-м ноль-ноль всё же наступает. И не важно, лето за окном, осень, весна или зима. «Молодые», как и «положено», наряды в ротах к этому времени только-только успевают отработать (Уже намочили мокрыми тряпками всё где было возможно, и где дежурным сержантом было указано). Другие нарядчики только-только с кухни совсем сонные возвращаются (Перевели уже одну часть овощей в отходы, другую в приготовленные поварами соответствующие бачки). Салаги спят (Они единственные к этому времени видят уже второй сон, им это уже позволено). Старики на койках лёжа тихонько переговариваются, по-фронтовому в рукав, или под одеяло покуривают, либо собравшись кучками, обсуждают неизбежный дембель, и всё, что там за ним последует, за той заветной дембельской чертой. И санчасть, естественно спит. И дежурный по санчасти дремлет, и дежурные медики, не говоря уж про больных…

Окнах в казармах раскрыты, потому что лето, тепло, да и при закрытых запросто угореть от густых запахов можно. Поэтому, наверное, в спальных помещениях рот категорически запрещено чиркать спичками, не говоря уж про зажигалки. Опасно, потому что, особенно под утро, взорваться можно. За этим дежурный наряд строго бдит, если не спит, а он вроде… не… Да нет, нет, конечно, не спит он, и дежурный наряд по полку не спит — как можно! Всё же по уставу, никак иначе! Они вообще на «передовой», на передней линии. Можно сказать, на контрольно пропускном пункте находятся, как на Государственной границе. Не спит и оперативный дежурный офицер в штабе полка, другие дежурные в спецслужбах… Армия — если хотите знать — вообще не спит. Вообще и никогда, в смысле дежурные. Это аксиома, которую доказывать бессмысленно.

После «отбоя» на воинское подразделение всегда наваливается тёмная ночь и тревожная тишина. Тревожная потому, что неизвестно, удастся ли солдатам до утра спокойно доспать. Легко ведь могут и «тревогу» сыграть. Кто? Да хоть ротный, хоть командир полка. Зачем? Зачем-зачем… Ну армия же! Для тренировки духа и тела, наверное. Чтоб отчитаться. В том смысле, что все ли солдаты в казарме, или бензин для дежурных уазиков командиров отыскался, или погода ночью архипоганая. Поэтому и спят солдаты по-быстрому. Чтоб успеть отдохнуть, забыться. Вдруг да повезёт до подъёма поспать… И пусть хоть сто раз ведёрные дужки неумех-нарядчиков где-то неосторожно гремят-грохочут, быстрый уазик оперативного дежурного — уезжая-приезжая — с треском на всю округу выхлопной трубой протарахтит, чья-то дверь нагло громко хлопнет, да мало ли… Всё это без разницы… Это не тревожит. Это по барабану.

Солдат в казармах это не тревожит, а вот дежурных, как сейчас, кстати, вернее, совсем некстати.

С небольшими перерывами гулко вдруг начинают хлопать двери КПП. Двери деревянные, пружина железная. Бах-бах… Трах-тарабах… Дежурный наряд, вместе с офицером, тревожно выскакивают в коридор КПП… А там… нет, не командир полка или кто из штаба, а всего лишь музыканты-контрактники. Тьфу их… Один за другим в полк зачем-то прибывают. И это в ноль-ноль часов-то! После ноля, значит (?!) Удивлённому наряду дежурных по полку, они коротко, словно оправдываясь, с разными интонациями, и лицами соответственно, сообщают: «Ночная репетиция». Дежурный офицер майор Митрохин не в курсе, но он знает, у музыкантов свои «странности», ухмылисто кивает каждому — ага, давайте, мол, ребятки, давайте, растряситесь, вам полезно. Ухмылисто переглядывается со своим нарядом: «У лабухов не все дома. Нормально! Можно бы спать, а они, придурки, «бегают». Ну, дураки, понимаешь. Лабухи!». А и пусть себе… Все музыканты в полевой форме. Обходят длинное здание, спешно поднимаются по центральной лестнице на свой этаж, быстро скрываются за дверьми своей оркестровой канцелярии. Там уже и спящие на ходу срочники, в смысле спят сидя на стульях… Не проснулись. Их тоже подняли.

…Светлый диск луны то выглянет на всё это из-за облаков, то не надолго спрячется. Посматривает «старуха» или подглядывает. Подглядывает, скорее всего. То высветлит территорию полка со всеми её складами, техническими парками, плацем, спортивными городками, стенами и окнами нескольких пятиэтажных армейских зданий, то затемнит их. Старый совсем диск, понятное дело, не молодой, не салага, а балуется… То — темно, хоть глаз коли, то — светло, иголку на плацу видно.

Густую вязкую тишину, опасной извилистой молнией неожиданно прорезает короткий негромкий свист…

В ответ на это, неслышно распахивается окно на третьем этаже. Раскручиваясь, вниз падает круглый светлый свёрток, и разворачиваясь, повисает своим концом на уровне середины второго этажа. В чёрном оконном проёме мелькает чья-то тень, и вот уже из окна третьего этажа высунулись босые ноги в белом, потом чей-то зад, спина, плечи, и… Спускается человек. Спустившись на руках до конца скрученных простыней, останавливается, испуганно заглядывает вниз… Под ним тёмный колодец… Луна как раз за тучи спряталась, как ждала, как специально! Силуэт висит, не решаясь отцепиться. Снизу и сверху его шёпотом нервно торопят голоса: «Давай быстрее, Тимоха, отцепляйся, прыгай, ну! Лети! Там близко!» Помедлив, силуэт, сжавшись, послушно отцепляется… мешком глухо падает. Внизу его пытается поймать третий человек, он в военной форме… Через секунду полёта, вместе они, охая и чертыхаясь, валятся на асфальт.

Немедленно в окне появляется зад следующего светлого силуэта. Ужом извиваясь, в кальсонах, босой человек быстро спускается… Так же с удивлением повисает на середине пути… Этот «объект» пытается даже вернуться назад, но его снизу окликают: «Куда! Куд-да? Назад, Сашка, назад! Прыгай!», осаживают его… Вот и он, тонко охнув, таким же мешком летит вниз… Теперь с глухим звуком валятся уже трое… Поднявшись, пригибаясь, чуть прихрамывая, минуя парадную лестницу, все трое бегут к боковому подъезду армейского здания.

Уже почти все музыканты по тревоге в канцелярии оркестра собрались (Правильнее сказать в каптёрке), кроме старшины оркестра, естественно, дирижёра, и… Но распахивается дверь, в канцелярию один за другим вваливаются запыхавшиеся Трушкин, за ним Кобзев и Тимофеев… Последние в одном нательном армейском белье с завязками, и босиком…

Взорвавшись хохотом, музыканты принялись тормошить их и подтрунивать над ними. Действительно, смех было смотреть.

— Ну, дела, — давясь смехом, Валентин Завьялов указывал пальцем. — Как наши коллеги на тревогу стали собираться… Ну, писец, орлы! Дожили! Ха-ха-ха… Ну, гвардейцы, чуваки! Настоящие патриоты. Ха-ха-ха… Откуда, вы, братья? Чужие мужья что ли домой неожиданно вернулись, да? С блядок?

Кобзев, скривившись, подыграл.

— Нет, мы из стриптиз-бара. Нижнее бельё там демонстрировали. В-во, в-во… — шутовски изобразил несколько не то эротических, не то атлетических поз… Музыканты покатывались со смеху. В кои то веки случается такое представление. Хохма! Цирк! — Тимоху, вон, чуть на сувениры девки не разорвали… — кивнул Кобзев. — Да, Жека? Полный атас!