Заговор Важных - Жан д'Айон Страница 58

Когда в девять часов юный король вместе с матерью вошел в большой зал, в глазах у него зарябило: магистраты облачились в парадные пунцовые одежды и горностаевые мантии, гвардейцы — в парадные мундиры, придворные — в сияющие драгоценностями новомодные наряды.

Пятилетний король, в фиолетовом костюме, со слишком тяжелым для него скипетром в руках, устроился на троне и гордо заявил:

— Господа, я пришел, дабы выразить свою любовь к моему парламенту. Все остальное скажет вам мой канцлер…

После вступительных речей слово взял Гастон Орлеанский и без обиняков потребовал для регентши неограниченных полномочий, хотя это и противоречило завещанию Людовика XIII.

Затем председатель Омер Талон и канцлер Сегье ученым языком объяснили всем, что покойный король, выражая свою последнюю волю, слегка ошибся. Парламент — убежденный или побежденный — единогласно отменил королевское волеизъявление, сделанное всего три недели назад!

Тут, по иронии судьбы, королева взяла реванш: тот самый канцлер Сегье, который несколько лет назад по приказу Людовика XIII обыскал ее и при этом коснулся ее тела, дабы убедиться, не прячет ли она на себе мятежных писем, теперь усиленно расписывал всем добродетели Анны Австрийской!

Королева становилась регентшей Франции со всеми королевскими прерогативами.

И все же в последнем вопросе мнения парламентариев разделились: одни, памятуя о предшествующем царствовании, требовали, чтобы королева правила совместно с новыми министрами, другие же предпочитали предоставить ей всю полноту власти.

Отказавшись обсуждать этот вопрос, королева молча удалилась.

В тот же вечер она созвала Совет, на который Мазарини не явился, доведя до ее сведения, что, не получив должности министра, он не может присутствовать на совете.

В среду, двадцатого мая, против всяческих ожиданий Анна Австрийская назначила Джулио Мазарини первым министром Франции и председателем регентского совета.

Для многих это назначение прозвучало подобно удару грома и стало первым тревожным сигналом для герцога Бофора. Итак, маленький сицилиец, которого молва уже отправила и Италию, снова всплыл, да еще и очутился на самой вершине власти! Ставленник Ришелье стал новым господином Франции! Как ему это удалось?

На самом деле великий режиссер Мазарини без всякого шума все подготовил заранее. Он лично убедил заместителя прокурора Талона и канцлера Сегье потребовать аннуляции волеизъявления покойного короля и сумел объединить Гастона Орлеанского и принца Конде вокруг королевы. Именно он добился поддержки видных церковников из окружения королевы, и в частности, Венсана де Поля, внушив ему, как важно для Рима, чтобы старшей дочерью Церкви руководил один из ее членов, к тому же итальянец и кардинал, иначе говоря, приближенный Папы. И только Бофором пренебрегли, о нем забыли, и теперь он остался в одиночестве.

В тот же день произошло еще одно важное событие. Усталый и покрытый пылью всадник въехал в Париж и проскакал через весь город от дворца Конде до Лувра с криками:

— Сражение выиграно! Испанцы разбиты!

Это прибыл верный Ламуссе.

Решительно и для парижан, и для двора события разворачивались слишком стремительно! Оказавшись на время в тени, Мазарини и клан Конде сделали все возможное, чтобы вновь получить в руки выигрышные карты, в то время как Франсуа де Бофор, этот король Парижа, вот-вот мог потерять все, чего сумел добиться!

На следующий день прискакали новые гонцы с новыми подробностями сражения. В своих рассказах они по просьбе Энгиена умалчивали о его роли полководца. Сам герцог продолжал называть творцами победы Жана де Гассиона и Сиро и требовал для них наград. В одном из частных и малоизвестных писем к Мазарини он тепло отозвался о Луи Фронсаке, поистине необыкновенном нотариусе!

Дворец Конде стал новым центром столицы. Бофор и Монбазон превратились в мишени для сарказмов и грубых шуточек. На неделе состоялось торжественное богослужение, дабы возблагодарить Господа за спасение Франции и унижение его католического величества короля Испании! Палили все городские пушки, повсюду устраивали веселые фейерверки, танцы и балы. Сотни знамен, штандартов и стягов, захваченных у врага, покрыли стены собора Нотр-Дам так плотно, что не осталось ни единого свободного камня! Никогда еще победу не праздновали так пышно. Парижане осыпали герцога Энгиенского похвалами, восторгами и лестью, позабыв о своем прежнем кумире Франсуа де Бофоре.

«Подобно Цезарю, этот принц рожден военачальником», — писал восторженно Рец.

Радуясь победе при Рокруа, Мазарини не уставал напоминать всем и каждому, что это он сумел убедить короля доверить молодому принцу командование армиями. Он скромно объяснял, что с самого начала разглядел в Луи де Бурбоне великий полководческий гений.

Но на самом деле популярность молодого Конде его изрядно беспокоила. Он не хотел, чтобы герой оставался в Париже, где он мог стать подлинным препятствием для его планов. Впрочем, Энгиен, опьяненный успехом, также не стремился осесть в столице, желая продолжать войну и лететь от победы к победе. Министр предложил ему отправиться под Тионвиль и время от времени совершать набеги на испанские позиции; таким образом он надеялся избавиться и от Конде, и от испанцев.

В атмосфере всеобщего ликования Бофор по-прежнему пребывал в нелепой уверенности, что он является хозяином положения, потому что ему подчиняется королевская гвардия и его обожает народ. Он надменно игнорировал Мазарини и продолжал вести себя как первое лицо королевства.

Через несколько дней после победы при Рокруа королева принимала ванну, а Бофор, велев доложить о себе, не стал дожидаться и силой проник в комнату, где регентша сидела обнаженной. Анна Австрийская гневно прогнала его. Узнав о его унижении, придворные мгновенно принялись высмеивать короля Парижа.

Постепенно насмешки, адресованные молодому герцогу, становились все более злыми, оскорбительными и жестокими.

Тем не менее Бофор не был ни совсем одинок, ни слишком глуп. Он собрал вокруг себя всех противников Ришелье, ставших теперь противниками Мазарини. В первую очередь он обратился к давним соратникам графа Суассонского и Гастона Орлеанского: Фонтраю, Монтрезору и герцогу Бульонскому, а также к парламентариям, несогласным с отменой права ремонстраций; главой недовольных магистратов выступал председатель парижского парламента Барийон.

Герцог де Бофор сумел, кроме того, привлечь на свою сторону людей, верных Ришелье, но попавших в опалу к Мазарини, — например, дю Нуайе, которого, напомним, кардинал только что отстранил от должности. Дю Нуайе, шаркун-иезуит, привел с собой святош и ультрамонтанов, сочувствовавших Испании, и в частности, епископа Бовэ.

В окружение Бофора вошел также бывший хранитель печати де Шатонеф, который когда-то вынес приговор Монморанси, готовый на все, лишь бы занять местечко в постели Мари де Шеврез!

Под командой Бофора находилось несколько гвардейских полков, среди его друзей числилось немало блестящих офицеров, таких, как Ла Шатр, Кампион, Бопюи, и эта грозная сила являла собой реальную опасность для власти.