Я и мое отражение - Карина Тихонова Страница 59

– Не думаю, – снова согласился дядя.

– Елена Борисовна – женщина опасная…

– Опасная! – эхом откликнулся дядя.

– И нас сотрет в порошок, если только…

Тут я прервала свои рассуждения и взглянула на дядюшку. Тот наклонился ко мне, ловя каждое слово. Его лицо вытянулось и снова превратилось в волчью морду. Глаза сверкали голодным хищным блеском, на щеках цвел лихорадочный румянец.

Я испугалась и медленно приподнялась с бортика ванны.

– Нет…

– По-другому не получится, – быстро сказал дядюшка. – Или она, или ты.

– Нет! – повторила я громче.

– Тихо!

Дядюшка схватил меня за руку, но я с отвращением вырвала ее. Меня знобило все сильней.

– Тихо! – повторил дядюшка свистящим шепотом, сгорбился и стал похож на оборотня.

Он приоткрыл дверь ванной, прислушался к беззвучной темноте гардеробной. Снова закрыл дверь и повернулся ко мне.

– Пойми, – начал он убедительно, – по-другому никак не получается! Я уж и так прикидывал, и сяк…. Думаешь, мне хочется ее убивать?

Я смотрела в его волчье лицо и молча тряслась. Мне было очень страшно. Любому на моем месте было бы страшно.

– Она все-таки моя жена, – продолжал дядя с фальшивым сожалением. – Пятнадцать лет вместе прожили… Хорошо ли, плохо ли, а прожили!

Он снова совершил круг по ванной. Я молчала. Я уже знала, что он скажет дальше, поэтому только молча тряслась.

– В общем, так…

Дядюшка не смотрел мне в глаза.

– Я скоро уеду на две недели.

Он снова замолчал, а я с усилием проглотила слюну.

– Вот…

Дядюшка достал из кармана халата пузырек с бесцветной жидкостью.

– Нет ни вкуса, ни запаха, – прошептал он. – Буквально по одной капле в день, не больше, и через две недели – все. Обширный инфаркт со смертельным исходом.

Он протянул мне пузырек, старательно пряча глаза. Я стояла, как истукан, и, не двигаясь, смотрела на бесцветную смерть, заключенную в стеклянную оболочку.

– Пойми, ты совершенно вне подозрений, – втолковывал дядя, неправильно истолковав мое молчание. – Ты никак не заинтересована в смерти тетки! Деньги-то ты получаешь не от нее, а от отца, который уже умер! По логике, это Лена заинтересована в твоей смерти! Что и произойдет, если ты ее не опередишь!

Я молча подняла глаза и посмотрела на дядю. Он поймал мой взгляд и тут же отвернулся.

– Сам не могу, – сказал он глухо. – Я первый попаду под подозрение. Все знают, что мы с Леной в последнее время… не ладили… В общем, я не могу. Это просто неразумно.

Он повернулся ко мне, взял мою безжизненную руку, вложил в ладонь пузырек и стиснул пальцы.

– Вот так!

Я молчала. Просто не могла ничего сказать.

– Способ найдешь? – продолжал дядя шепотом. – Это не трудно! Вы можете вместе обедать. Или ужинать. Буквально одну каплю в чай… Понимаешь? Не больше! Но каждый день! Обязательно каждый день! Иначе ничего не получится.

Я молчала и не отводила взгляда от пузырька, зажатого в моей ладони.

– Совершенно естественная смерть! – продолжал втолковывать дядюшка. – Никаких следов! А потом, ты получишь такие деньги, что сможешь заткнуть любой рот! Представь только, как ты заживешь после получения наследства! Весь мир – твой. Все самое лучшее, что есть в этой жизни, – твое! И что нужно для этого сделать? Господи, ерундовое дело! По капле каждый день, и все. Любой нормальный человек и раздумывать бы не стал! Тем более, что от этого зависит твоя жизнь…

Его голос начал дробиться колючими осколками, эхо отскакивало от кафельных стен и возвращалось назад упругим теннисным мячиком. Сначала я прилагала усилия, чтобы следить за речью родственника, потом поняла, что у меня ничего не получается. Глаза мои закрылись, дядюшкин голос отъехал далеко, стал неслышным. И последнее, что я помню – это хороший удар по боку, который получаешь, когда падаешь на твердую поверхность.

«Черт! Опять упала на тот же бок!» – успела подумать я.

И все провалилось в темноту.

Утренние лучи коснулись моего лица, и я тут же открыла глаза.

Я лежала на кровати в своей комнате, заботливо укрытая одеялом. Халат валялся на полу, и я с облегчением вздохнула:

– Приснилось!

Присела на постели и тут же болезненно скривилась. Бок пронзило резкой болью.

Я выскользнула из-под одеяла, поднялась на ноги и пошла в ванную. Встала перед большим овальным зеркалом, задрала ночную рубашку и внимательно осмотрела свой бок.

Бок отчего-то приобрел неприятную багровую окраску. «Синяк будет, – подумала я равнодушно. – Черт, на том же месте! Только-только побледнел синяк, который я заработала, вывалившись из окна десять дней назад, и вот вам! Новая болячка!»

Я открыла кран с холодной водой и ополоснула лицо.

Выходит, мне не приснилось. Этой ночью на этом месте состоялся разговор с дядюшкой, и он предложил мне убить тетушку. И даже сунул мне в ладонь пузырек с бесцветной жидкостью.

– Ни вкуса, ни запаха, – шепнул мне в ухо невидимый Мефистофель. – Может, попробуешь?.. Одним махом семерых побивахом: собственную жизнь сохранишь и разбогатеешь… Больше такого шанса у тебя никогда не будет!

Я изо всех сил зажала уши. Мефистофель умолк.

Интересно, куда делся пузырек с ядом?

Я вернулась в комнату, подняла с пола халат и обшарила карманы. Пусто. Значит, дядюшка забрал его с собой.

Я подошла к окну. Во дворе дежурила машина. Шофер Миша стоял возле распахнутой задней дверцы в почтительной позе, лаковый козырек его форменной фуражки радостно сиял.

Открылась дверь, из дома вышла тетушка, одетая как всегда элегантно и просто. Не глядя на шофера, скользнула в машину, Миша бесшумно притворил дверцу. Обежал автомобиль, уселся за руль. Машина тронулась с места и неторопливо поползла к воротам.

Я проводила ее взглядом.

Интересно, куда это тетушка собралась? Впрочем, какая разница…

Дверь в мою комнату приоткрылась. Это я поняла по легкому сквозняку, залетевшему из коридора. Горничная явилась.

– Есть не буду, – сказала я Рите, не оборачиваясь. – Принеси кофе. Без сахара, с молоком.

– Напрасно, – ответил мне мужской голос. – Тебе нужно набираться сил.

Я обернулась. Дядюшка стоял в дверях, словно не решаясь переступить порог.

– Стучаться надо, – сказала я устало. Что ж это такое, никто меня здесь не считает одушевленным предметом!

– Я стучался, – соврал дядюшка. Я не стала вступать в прения. Какой смысл?