Деньги для киллера - Татьяна Полякова Страница 6

— Теперь и к ментам не пойдешь, — вздохнув,заметила Сонька. — И так история полное дерьмо, а то, что сразу несигнализировали, они и вовсе не поймут.

— Это точно, — согласилась я, — Придется намего хоронить.

— На кладбище не поеду, — покачала онаголовой, — хоть убей.

— Куда ж его тогда?

— Давай-ка прогуляемся, посмотрим.

После сорокаминутной прогулки решено было произвестизахоронение за амбаром.

От домов далеко, место неприметное, амбаром давно непользовались, через неделю могила крапивой зарастет. Опять же, наше копошение здесьне будет в глаза бросаться ни с дороги, ни со стороны деревни, а в случае чего,свое присутствие мы могли внятно объяснить: тут лежали старые доски, почему быне навести порядок и кое-что не распилить на дрова? Мы решили, что все этоочень умно, и, вооружившись лопатами, стали трудиться, то есть рыть яму. Дело,как я уже отметила, нелегкое. К обеду смогли освоить в глубину не больше метра.Измучились, оголодали, замаскировали свои труды досками и пошли в дом. Явзглянула на часы:

— Мне ехать нужно, а то на работу опоздаю.

— Чего? — выпучила глаза Сонька. А я с нимостанусь?

Конечно, Сонька была права, и я это прекрасно понимала, апро работу заговорила скорее из вредности.

— Не ори, позвоню, отпрошусь.

Сонька кивнула и стала собирать на стол.

— Хорошо хоть, в деревне ни души, — заметила онатоскливо. Надо сказать, что для Куделихи это дело обычное. В лучшие времена вней насчитывалось девять домов, теперь семь. Располагалась деревня буквой Г,три дома со стороны дороги, причем Сонькин крайний и слегка на отшибе, а черезречку еще четыре. Деревня эта вызывала мое уважение тем, что являлась родовымгнездом Сонькиной бабушки с материнской стороны, женщины, безусловно, почтеннойи заслуживающей лучшей внучки. Впрочем, Сонька с этим, конечно, не согласиласьбы, я подозреваю, она всерьез верила в то, что является венцом природы. Вот отэтой самой бабушки Сонька и получила в наследство древний пятистенок, которыйторжественно именовала дачей. Из местных жителей сохранились только двое:вдовствующий пенсионер Максимыч, обладатель телефона, он жил за рекой, идревняя бабулька Мария Степановна, прозванная Зайчихой, которая жила через домот Соньки. Сейчас Зайчиха отсутствовала: была вывезена в Москву на свадьбу кправнуку. Обладатели остальных четырех домов презрительно именовались«дачниками». Регулярно здесь появлялось только семейство Герасимовых, соседейМаксимыча. Сонькины соседи лет пять судились из-за бабкиного наследства, чтопозволяло ему спокойно ветшать. Один из домов принадлежал какому-то музыкантуиз Москвы, которого в глаза никто не видел, это давало повод для безграничныхСонькиных фантазий, выдаваемых дрожащим от благоговения голосом. Владельцы ещедвух домов умерли прошлой зимой, и дома вроде бы продавались. В общем,опасаться чужих глаз особенно не приходилось.

Предстояло решить вопрос с работой, но и это не проблема, напару дней отпрошусь, а там праздники, на целых четыре дня. За это время спокойником мы как-нибудь сумеем расстаться.

— Пообедаем, схожу к Максимычу, — сказала я,усаживаясь за стол, позвоню на работу.

Тут Максимыч неожиданно объявился сам. Надо сказать, погодастояла на редкость теплая для конца апреля, окна были открыты настежь, в одномиз них он и возник.

— Здорово, девки. Чай пьете?

— Пьем. Заходи, — кивнула Сонька.

— А покрепче ничего нет?

— Я тебе сколько раз говорила, не замутняй мозгиалкоголем.

— Эх! — крякнул Максимыч, поднялся на крыльцо,разулся, снял кепчонку, пригладил волосы и прошел к столу. — Здорово,Маргарита.

В последнее время только он называл меня исконным именем, зачто я его невыносимо уважала. Сонька извлекла из шкафа початую поллитровку, тристопки, нарезала колбасы и провозгласила:

— Давайте за сенокос.

Мы выпили и закусили.

Маргарита, ты когда приехала? Сегодня.

— Нет, вчера, с «Тарзаном».

— Мимо кладбища шла?

— А где ж еще? — насторожилась я.

— Не заметила ль чего, а?

— На кладбище? — попробовала я удивиться.

— Ох, девки, какие дела творятся, аль не слыхали?

— А от кого нам слыхать-то? — разозлиласьСонька. — В деревне я да ты, пенек старый.

— Грубая ты женщина, Софья Павловна, нет в тебеуважения. А ведь я тебя вот такой помню, на моих глазах росла, еще супруга мояпокойная…

— Максимыч, ты чего рассказать-то хотел? —перебила я.

— Про кладбище? Дело такое. — Он собрался с силамии торжественно продолжил:

— Вот, девки, до нас дошло, могилы роют.

— Да иди ты! — охнула я.

— Вот те крест. Сегодня ночью иду я, значит, с рыбалки…

— Брось врать, — перебила Сонька. — Комбикормс дойки воровал.

Максимыч укоризненно покачал головой:

— Ох, Сонька, до чего ж ты баба вреднющая, вот черезэто тебя и замуж никто не берет…

Тут надо пояснить, что летняя дойка располагалась на равномрасстоянии между Куделихой, где мы в настоящий момент обедали, и деревнейЗайцеве, причем кратчайшая дорога в Зайцеве вела мимо кладбища. Максимыч, войдяв преступный сговор со сторожем дойки, крал комбикорм и продавал держателямскотины в Зайцеве, используя в качестве средства транспортировки древнийвелосипед.

— Доворуешься, черт старый, — злилась Сонька,потому как нам обеим уже ясно стало, кто нас вчера спугнул.

— Что городишь-то? — еще больше насупилсяМаксимыч. — Какой комбикорм? Скотину еще не пригнали.

— Значит, доски свистнул. В прошлом году весь пол втелятнике разобрал, — злорадно ухмыляясь, сообщила Сонька.

— Ты бы, Софья, об этом помалкивала, — проронилМаксимыч, деликатно потупясь. — Ладно, Маргарита, — она свой человек,а то ведь кто и взаправду подумает…

— Да надоели вы с вашей дойкой, — перебилая, — про кладбище рассказывай.

— Так не дает ведь, ух, аспидка!

— Рассказывай, — отмахнулась Сонька и еще постопке налила. Мы выпили, закусили колбаской и уставились на Максимыча.