Симфония тьмы - Чингиз Абдуллаев Страница 6

– Теперь все ясно. Здорово, однако, работает МОССАД. Онвербует агента, зная, что его через некоторое время завербует другая сторона.Это прямо высший класс профессионализма! Примите мои поздравления. Правда, я немогу понять – почему они обратятся именно ко мне?

– Этого и мы пока не знаем. Достаточно того, что намудалось установить абсолютно точно, к кому они обратятся. И этим человекомбудете вы.

– Вы даже это знаете, – уже не удивилсяДронго. – Хорошо. Все понял. Я могу теперь наконец снять эту маску?

– У вас нет больше никаких вопросов? – спросилСоловьев. Его бородка выглядывала из-под маски, придавая лицу какое-тодьявольское и лукавое выражение.

– Есть. Еще один. Почему вы так уверены, что я будуработать не на них, а на вас? У меня ведь, кажется, появляется в таком случаевыбор?

Соловьев резко затормозил машину. Помолчал. А потом спросил:

– Вы это серьезно?

– Я все-таки присмотрюсь, кто из вас мне большенравится, – улыбнулся Дронго и сорвал маску с лица.

Только несколько концертных залов в мире имеют подобнуюрепутацию и такую славу. И один из самых престижных для исполнителя – парижскаяГранд-опера.

Он сидел в своей комнате и, как всегда, волновался, глядя насвои руки. Сегодня дирижирует сам маэстро Джузеппе Бончелли. И главные сольныепартии исполняют известные, съехавшиеся со всего мира звезды, готовые петьсегодня для столь изысканной публики. Сам президент Франции и его английскийгость – премьер соседней страны с супругами посетили в этот вечер егоспектакль. Он закрыл от волнения глаза. Неужели действительно ему удалось?Наконец он сумел достичь гармонии, того самого абсолютного результата,превзойти который он уже никогда не сможет.

Что-то мешало. Мешало его радости. Он открыл глаза, вкоторый раз посмотрел на свои руки, словно спрашивая себя, не сон ли это. Онподнялся и, сделав несколько шагов, щелкнул замком, чуть приоткрывая дверь. Шумв коридоре, привычный шум перед большой премьерой, убеждал в обратном. Он сновазакрыл дверь на замок и вернулся на свое место.

Джордж Осинский, потомок польских эмигрантов, бежавших столет назад в неведомую Америку и осевших в самом центре страны – в благодатномштате Канзас, сидел на небольшом стульчике в специально предоставленном длянего помещении в парижской Гранд-опера.

Сегодня должно было состояться первое исполнение его оперы вЕвропе. Столь приятное для него событие совпало с визитом премьер-министраВеликобритании в Париж. И хотя Осинский знал, что визит согласовывался заранее,что о предстоящей встрече Мейджора с Шираком писали все газеты, тем не менеесовпадение визита и даты его премьеры в Европе вызвало у него самый настоящийшок.

«Неужели столь велико могущество Якобсона? – в которыйраз думал он, глядя на свои руки. – Или я действительно всего лишьпосредственный музыкант – композитор и исполнитель, обязанный своим успехомПесаху Якобсону, сумевшему сделать, казалось, невозможное?»

Он дернул плечом и посмотрел на лежавшую перед ним газету.Осинский получил хорошее образование и умел читать по-французски. «Американский„Шопен“ в Париже» – было набрано крупными буквами. Шопен, горько усмехнулся он.У Шопена была всего лишь Жорж Санд и не было своего Якобсона. Или у него былсвой «злой гений». Нет, решительно отверг он подобную мысль. Достаточнопослушать музыку польского композитора, чтобы понять всю абсурдность появлениярядом с ним такого типа, как Песах Якобсон.

И все-таки, почему визит Мейджора совпал с его концертом вПариже? Как это странно. Подобные совпадения, случавшиеся в разных точкахземного шара, уже не очень удивляли его. Он вдруг подумал, что сегодняисполнилось ровно пять лет с тех пор, как он познакомился с этим типомЯкобсоном. Пять лет непрерывных триумфов и побед. И горький осадок в душе,терзаемой постоянной неуверенностью в себе.

Или это плата за успех? Он перевел дыхание, посмотрел начасы. Скоро будет финал. В нем одновременно должны петь сразу трое главныхисполнителей. Интересно, как это получится у Луизы Сандлер, в Америке она пеладействительно блестяще. Или это он сам внушил себе подобную мысль, сноваподумал он с горечью. Воистину, он теперь должен постоянно испытывать адскиемуки, не зная, где начинается и где заканчивается его истинный успех, а гдепроходит черта его таланта.

Якобсон просто не позволит ему самому определять меру своихспособностей. И меру своего успеха. Он умеет просчитывать все и, кажется,заранее знает, о чем думает его подопечный. Иногда Осинскому казалось, чтоЯкобсон даже умеет читать его мысли.

Пять лет назад в Лос-Анджелесе, в небольшой квартире малокому известного композитора Джорджа Осинского, пытавшегося писать музыку длякинофильмов, появился этот человек. Осинский помнил, как они впервыевстретились. И хорошо помнил, что именно тогда сказал ему Якобсон.

Он приехал в отель «Ритц-Карлтон», где должна быласостояться его встреча с продюсером нового фильма. Осинский никогда прежде небывал в отелях подобного класса и чувствовал себя не совсем уверенно, ожидая вхолле и несколько стесняясь своего потертого костюма. Нужный ему человекпоявился лишь через полтора часа в сопровождении девицы удивительной красоты.От одного вида молодой женщины у Осинского запершило в горле.

А ее спутник даже не стал разговаривать с этим неизвестнымкомпозитором. Он просто сказал, что они уже нашли нужного им аранжировщикамелодий, и пошел дальше, не обернувшись. Получив очередной отказ, Осинский дажене обиделся, он чувствовал, что в подобных отелях судьба не улыбаетсянесчастным.

Через час он сидел в баре, привычно заказав себе двойнуюпорцию виски. Еще через час двадцати пяти долларов уже не было. Домой онвозвращался пешком. Идти было довольно далеко, и он порядком уже устал, когдана одной из темных улиц к нему привязались двое темнокожих и сняли с негопиджак, заодно отобрав часы и хорошо сохранившиеся ботинки. Оставшуюся частьпути он прошагал в одних носках, дрожа от холода.

По всем законам логики это был не его день. И тем более неего ночь. Но в эту ночь у него на квартире появился Якобсон. Он долго стучал вдверь, а Осинский, лежа в постели, не отзывался, опасаясь, что это пришелсосед, которому он задолжал десять долларов. И лишь когда Якобсон несколько разкрикнул, спрашивая, кто есть в доме, он поднялся, открыл дверь и впустилнепрошеного гостя. И свою судьбу вместе с ним.

В комнату вошел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти.Небольшие усы делали его похожим на типичных латиноамериканских импресарио,которые подвизались в маленьких театрах города, выпускающихспектакли-однодневки. На нем был смешной котелок и длинное черное пальто. Этоособенно удивило Осинского. Конечно, на улице было достаточно холодно, но дажев январе в Лос-Анджелесе не обязательно было ходить в пальто. Можно было вполнеобойтись плащом или курткой. Хотя многие предпочитали ходить просто в костюме.Средняя температура в этом «городе грез» в январе никак не опускалась нижедвенадцати-пятнадцати градусов тепла по Цельсию. А иногда доходила и довосемнадцати.