Мой дом - чужая крепость - Евгения Горская Страница 6

По дороге к метро полил дождь, они еле успели заскочить в маленькое летнее кафе – несколько пластмассовых стульев под тряпичным навесом. Они взяли тогда по порции шашлыка и по бутылке пива, но пиво Тоне не понравилось, и он принес ей бутылку минералки.

Дождь распугал прохожих, все стулья очень быстро оказались занятыми, рядом с ними две тощенькие девчонки уныло потягивали пиво. У Тони тогда были очень длинные волосы, почти до середины спины. Они развевались на ветру, и Тоня сколола их пластмассовой заколкой. Он до сих пор помнил, как радостно ему было смотреть на Тоню и какой красивой она ему казалась. В ней чувствуется порода, сказала о ней мама, когда впервые ее увидела. «Породистая» Тоня, почти без косметики, высокая и стройная, в модных тогда серых джинсах и серой же блузке, так разительно отличалась от сидевших рядом девчонок, что ему стало их жалко. Девчонки казались невзрачными: растрепанные, с мелкими чертами лица, с жалкими рюкзачками и немыслимым количеством сережек в ушах. У одной даже в носу сверкала золотая капля.

Он тогда не поверил бы, что эта, с каплей, станет его женой…

– Митя, переоденься, – прошептала Ася. – Ну что ты валяешься в костюме?

Эта ее привычка иногда шептать раздражала его ужасно. Обычно он терпел, потому что боялся ее обидеть, а сейчас промолчал, потому что говорить было лень. Ему давно стало все равно, кричит она или шепчет.

Дмитрий неохотно поднялся, осторожно подвинув жену.

– У меня был ужасный день. Ну просто ужа-асный! – Он шуршал одеждой, и Ася заговорила чуть громче. – Я одной дуре делала ведьмочку-оберег, ну такая прелесть получилась, просто чудо. Так ей не понравилось платье, можешь себе представить! Я сделала платье из синего шелка, а она решила, что синий теряется на фоне ее голубых обоев. Вот дура-то! Короче, платье я переделала, нарядила свою ведьмочку в черное. Получился такой у-ужас! А этой идиотке понравилось! Кошмар, да?

Когда-то Ася пыталась писать картины. Пейзажи. Даже Колосов, который ничего не смыслил в живописи, понимал, что пейзажи, мягко говоря, так себе. Ася, глядя на пыльную московскую улицу, рисовала тонкие березки и отдавала свои творения бывшему сокурснику Витюшке. Витюшка их куда-то пристраивал, хотя самое место им было на помойке, и даже платил Асе какие-то деньги, правда, жена никогда не говорила, сколько зарабатывает. Впрочем, Дима и не спрашивал.

За пейзажами последовали букеты цветов, которые были не лучше пейзажей. Потом Ася пыталась копировать картины известных и почти неизвестных живописцев, но с этим дело совсем не пошло, поскольку у жены не было не только таланта, но и простого терпения. Вообще, Колосов не понимал, зачем люди заказывают плохие копии картин, если можно купить отличную репродукцию, но это личное дело заказчика, разумеется.

В последнее время жена занялась изготовлением оберегов: ведьм, домовых и прочей ерунды. Обереги она делала исключительно под заказ, а заказчиков ей поставлял все тот же Витюшка. Обереги получались гораздо лучше картин, иногда очень забавные, но как человек в здравом уме может повесить такое изделие дома, Колосов все-таки понять не мог.

– Митя, ты что, не слушаешь меня?

Ася надула губки, посмотрела обиженно и стала похожа на испуганную маленькую девочку. Коротко остриженные волосы торчали в разные стороны неровными прядями. Она уже давно не носила дешевой одежды, в какой он впервые ее увидел, и теперь стриглась в дорогой парикмахерской, а впечатление до сих пор производила жалкое. Как нищенка.

Ему неприятно, неловко было на нее смотреть. Он давно стеснялся своей жены, собственно, он с самого начала ее стеснялся. Наверное, потому и жалел.

Впрочем, сейчас он жалел себя. Тоня скоро окончательно исчезнет из его жизни, и что после этого с ним будет, он не знал.

– Слушаю, – пробурчал Колосов. – Слушаю, рассказывай.

Ася не виновата, что до сих пор выглядит провинциальной неудачницей. Она не виновата, что выросла в подмосковном рабочем поселке, еле-еле окончила десять классов и даже мечтать не могла о высшем образовании.

Во всем виноват только он один.

Сидеть в чужой машине было неуютно, скучно и глупо, Тоня совсем извелась, без конца доставая телефон, чтобы узнать время.

– Я его упустил, – виновато бросил Корсун, наконец-то плюхнувшись рядом с ней. – На «Комсомольской» упустил, у трех вокзалов.

Он давно не чувствовал себя виноватым, много лет.

– Ничего, – утешила его Тоня. – Я бы тем более упустила. Спасибо тебе.

Ореховые глаза опять оказались совсем рядом. Ему нравилось смотреть в ее глаза и хотелось подольше с ней не расставаться, а возвращаться к девушкам, которым никогда не пришло бы в голову купить деревенский платок, совсем расхотелось.

То ли от неудачной слежки, то ли еще отчего-то, он внезапно и не к месту оробел, как когда-то в школе, хотя никогда не отличался робостью, особенно с женщинами. Да и в детстве он был высоким и сильным, сильнее всех в классе, хотя специально мышцы не накачивал. И учился лучше всех. А перед Антониной Невзоровой робел.

– Давай я отвезу тебя домой.

– Спасибо.

– Только теперь уж доведу до квартиры.

– Спасибо, это лишнее.

– Не лишнее, – пробурчал он. – Меня мама так учила.

– У тебя хорошая мама, – улыбнулась Тоня.

– Она умерла, когда я учился на втором курсе, – неожиданно сказал он то, чего никогда никому не говорил, тем более «любимым девушкам».

Она ничего не ответила, только посмотрела на него, а он как дурак понес уж вовсе лишнее.

– А больше у меня родственников не было.

– Как же ты… выжил, Коля?

– Выжил как-то. Хорошие люди помогли. – Теперь он пожалел, что его потянуло на откровенность, испугался, что она начнет выспрашивать подробности, но Тоня ничего больше не спросила.

Она молчала, и ему показалось, что она поняла все то, чего он не произнес: как нелегко ему пришлось, одинокому студенту-второкурснику.

У подъезда она вновь решительно с ним распрощалась, и он этому даже обрадовался. Что-то стало тянуть его к ней, мешать вернуться к привычной жизни, а он не любил, когда ему мешают.

– В общем, Коля потерял его на «Комсомольской», – рассказывала Тоня.

Тимошка заснул, на Лилиной кухне было тепло и уютно, Тоня сильно проголодалась и устыдилась, заметив, что почти опустошила вазочку с печеньем.

– Этот Коля… Он не может быть связан с моим вымогателем?

– Лиля! – возмутилась Тоня. – Ну что ты выдумываешь? Шантажист не мог знать, что ты прибежишь ко мне за деньгами и я узнаю про шантаж. А Коля-то тем более.

– Я тебе отдам деньги самое позднее, когда Иван приедет, – спохватилась Лиля.

– Не к спеху. Ты лучше скажи, почему не хочешь позвонить Ивану?