Тайна, приносящая смерть - Галина Владимировна Романова Страница 6

Маша метнулась от окошка к зеркалу, приплюснула водолазку к груди, горлышком обхватила шею. Покрутилась.

Красиво! Ей идет. И вообще, она еще очень красивая и молодая, что бы там Сашка ни выдумывала. И под руку с этим мужчиной она будет еще краше и достойнее. Устала от шепота в спину. Устала от пустых зимних вечеров. От пустой холодной кровати и от пухлой подушки на соседней половине, которую порой поглаживала и обнимала вялыми со сна руками.

К черту все! Она сегодня идет на важное свидание. Может, самое важное в ее жизни. Все остальное пускай катится к чертям собачьим.

Не дочь, конечно же, нет. Ее принципы и упрямство. У Маши своего добра полно такого.

– Сегодня или никогда, – шепнула она себе и, похватав с полок шкафа нижнее белье, двинулась в кухню, где за клеенчатой шторкой еще прежним мужем была установлена ванна.

– Данечка, Данечка, миленький, проснись. Пожалуйста, проснись, миленький, тебе звонят...

Нежный голос его Леночки не будил, нет. Он обволакивал. Он убаюкивал, он делал его сознание, да что сознание, его всего ее голос делал мягким, податливым, безвольным...

«Ой, смотри, Данилка, горя ты с этой лисой хватишь, – предупреждающе брюзжала четыре года назад его мать, когда он сообщил ей, что жениться собрался и Леночку к ней в дом привел знакомиться. – Такая она вся...»

«Какая? – сиял он на мать безумными от невероятного счастья глазами, тискал ее полные плечи, прижимая к себе. – Какая, мать? Леночка, она же... Она же ангел!»

«Знаем мы ангелов таких! – сердилась мать и вырывалась из его рук. – Такие-то ангельским своим лисьим голоском да лаской либо в могилу сведут, либо в долговую яму посадят!»

«Ма, ну чего ты мелешь?»

Даниле не хотелось обижаться на мать. Родной человек все же. Пускай с тяжелым характером, но мать же. Столько сил в него вложила и все такое. Но и Леночку ему в обиду давать не хотелось. Матери только волю дай, гусеничным трактором прокатится по их отношениям, камня на камне не оставит, все перетряхнет и на свой лад сложит.

Нет, он так не хотел. Было уже, не раз было и с Валями, и с Танями, и с Наташами, и с Маринами. Никто ей был не угоден. То не хозяйственная, то жадная, то распутная и завистливая. Так получалось, что мать оказывалась права и Данила со временем к избранницам остывал. Но вот что касается Леночки...

Тут он точно не отступит. Ни за что не отступит.

Да и не было у матери ничего против нее. Ничего! Нежность Леночки не понравилась? Ее преданность? Осторожные манеры? Что не хамит и глаза на свекровь с вызовом не таращит?

Да ради бога! Его-то все это как раз и устраивало.

«Вот увидишь, станет из тебя веревки вить! Подкаблучником станешь, глазом не моргнешь!» – гнула свое мать, но стол за знакомство собирала тем не менее.

«Так отец мой всю свою жизнь до смерти самой был подкаблучником, и ничего, жил счастливо вполне, – напомнил ей Данила и поцеловал мать в висок. – Я люблю ее, ма. Не прошу, конечно, чтобы и ты ее полюбила, такого, говорят, не бывает в природе, но смирись. Другой не будет!»

Мать отвернулась и зашмыгала носом. Так случалось всегда, когда отца вспоминали. Они прожили вместе тридцать лет, прожили душа в душу, хотя отец иногда и называл мать в шутку гренадером в юбке, а себя несчастным подкаблучником. Говорить-то говорил, а вот от Настюшки своей никуда. И умирал когда, только о том и печалился, как же она без него жить станет.

«В природе у него не бывает, ишь, – зло зафыркала мать, но не злилась – нет, так просто фыркала, чтобы слезы свои скрыть. Проявление собственной слабости для нее было очень болезненным. – На вот, тарелки на стол неси, умник. В природе у него не бывает... В природе, может, и не бывает, а меж нас, может, все и срастется. Только ты уж тоже не подкачай...»

Он и не подкачал. Так и продолжал любить свою Леночку, с той же силой и страстью, как с первого дня. И баловал, и позволял вить из себя веревки, и капризы сносил. И все славно у них складывалось, и ни о каких могилах или долговых ямах речи не было и быть не могло. Да и мать сама спустя какое-то время к Леночке привязалась, дочкой только и называла. И все внуков клянчила...

– Данечка... Данечка, милый, проснись, тебе звонят! – Горячие губы жены дотронулись до щеки. – С работы звонят, милый.

С работы? Почему с работы? Сегодня же...

Точно воскресенье! Он сегодня не дежурил, только вчера сменился. На работу только завтра. Чего звонят? Не иначе ЧП какое-нибудь, чтоб его! Ну не дадут человеку отдохнуть и семейным покоем насладиться. Они сегодня с Ленкой мечтали дома побыть, поваляться подольше в кровати, потом вечером сходить в кино, можно было и до матери дойти. Она недалеко от них жила, зазывала давно, а им все недосуг.

Можно, можно было бы и к матери зайти, и к друзьям, те тоже отчаялись заполучить их в гости. Да где же тут! Работа, будь она неладна!

Данила вздохнул, настырно не желая открывать глаза.

Работа была ни при чем. Работу свою он уважал. Сильным она его делала, значимым, полезным. Что бы там ни говорили теперь, думать по-другому он не станет. Работу свою он уважал. И всегда думал, что если не он, то кто же. И раздражался сейчас не на работу, нет. Это он по неосторожности так спросонья. Раздражался на уродов, что жизнь людям ломают. И тем, которым несчастье принесли в дом, и тем, которых от дома отлучают.

Его сегодня очередь.

– Данечка, ты не спишь, – шепнула в самое ухо Леночка и тихонько рассмеялась. – Ах ты, хитрец-удалец. А его бужу, бужу, а он притворяется. Иди, звонят тебе.

– Сказала бы, что меня нет дома. – Данила поймал жену за пижамные штаны, притянул к себе, зарылся носом в ее светлые волосы. – Чего ты как маленькая? Теперь не поваляемся, в кино не сходим, в гости тоже.

– Врать не могу и тебе не советую, – строго прервала его нытье Леночка. – Да и сам потом мучился бы весь день, что там да как. В гости вполне успеть можем, если ты соберешься быстренько.

– Опять ты одна в выходной день, милая.

Ему жалко было жену, без дураков, серьезно жалко. Редкий праздничный день, редкий выходной обходился без экстренных вызовов на работу. И ей приходилось сидеть и ждать его, волноваться и ждать. С ума сходить от тревоги, когда телефон его не отвечал, и снова ждать.

– Доля моя такая, Данечка, – Лена вырвалась и потянула его за руку с кровати. – Давай, давай, не тянись, там тебя ждут. Я несу телефон?

Звонил коллега по службе. Звонил уже из отдела. Зевал во все горло, матерился и не пытался скрыть своего раздражения.

– Твою мать, а, Данил! В кои-то веки собрался на балконе порядок навести, а! Вчера со своей так тихо, мирно все обговорили. Она даже пирог мне испекла мой любимый.

– Яблочный? – Данила резво собирался, прижимая щекой трубку к плечу.