Медаль за убийство - Фрэнсис Броуди Страница 60

– Когда капитан подпишет окончательное соглашение?

Лэмптон нахмурился. Дело уже должно быть сделано и забыто. Он раскурил свою трубку. И по давней привычке лояльно произнес:

– Капитан не будет медлить, если все договорено.

Сидеть на высоком стуле за прилавком табачной лавки было бы верхом блаженства. Разумеется, он выполнял бы всю необходимую работу, как, ничуть не возражая, делал ее и раньше. Пусть капитан бродит, где ему вздумается, засиживается в пивных, навещает своих сердечных подружек.

Лэмптон твердо намеревался прекратить жизнь перекати-поля. Он больше не хотел покидать Англии. Довольно с него стран, где мозги вскипают от жары или каменеют от мороза.

Старый табачник опустился на свой стул и сморкнулся в плевательницу.

– Я рад слышать ваши слова, мистер Лэмптон. Но ко мне после обеда забегал за плиткой своего «кэвендиша» доверенный клерк одного поверенного в делах. Думаю, вы знаете таких ехидных клерков, которые не могут напрямую сказать, как обстоят дела, но им надо непременно намекнуть обиняком. По его словам, что-то не ладится со сделкой.

Ответ Лэмптона прозвучал с куда большей уверенностью, чем он на самом деле чувствовал:

– Да и вы, думаю, знаете этих ребят, выскочек, у которых нет никаких удовольствий в жизни. Они развлекаются тем, что якобы знают нечто, что только вгоняет других в тоску. Это помогает им коротать их скучные дни.

Лэмптон смотрел сквозь витрину лавки. В своем воображении он создавал новую витрину. Страстное желание осесть на одном месте охватило его. Кто знает, может, ему удастся найти себе жену, какое-нибудь тихое создание, и она бы каждый вечер ставила перед ним на стол ужин, стирала и гладила белье, как он сам варил, стирал и гладил для капитана все эти годы.

Когда он подходил к комнатам, которые они делили с капитаном, Лэмптон услышал, как кто-то окликает его по имени. Это оказался Милнер. Лэмптон подумал, что тот намеревается снова выпросить у него шиллинг-другой, но Милнер сказал, что нашел себе работу на пару дней.

Тем вечером Лэмптон накрыл ужин для себя и капитана: по куску пирога со свининой, маринованный лук, хлеб и масло, по кружке пива. Во времена армейской службы он и капитан никогда не ели за одним столом.

– Ты должен привыкать к этому, уж если мы занимаемся одним делом, – настоял в свое время капитан. – Времена меняются и влекут за собой перемену в обычаях.

После ужина капитан ушел, чтобы навестить свою подругу, некую вдову. Лэмптон принял как должное, что в конце концов капитан будет жить здесь постоянно с этой вдовой.

Лэмптон мыл посуду. Он ополаскивал тарелки над жестяным тазиком, сливая туда воду из кувшина. Лавка табачника была отлично расположена – внутренний запор и в глубине жилые помещения, которыми пользовались еще только три другие лавки. Если капитан расположится там со своей вдовой, у Лэмптона останется еще и место для себя, когда лавка будет закрыта на ночь.

В снимаемых ими комнатах в Блумсбери было только одно-единственное удобное мягкое кресло, которое Лэмптон занимал, когда капитана не было дома. И лишь случайностью можно объяснить то, что он нашел эти письма – даже не одно, а целых два. Поначалу он принял их за что-то, связанное с покупкой лавки табачника, и решил, что капитан просто забыл про них, по рассеянности затолкнув за валик кресла. Но если в них и в самом деле шла речь о покупке лавки, то Лэмптон имел право знать об этом.

Содержание первого письма его не взволновало. Он вполне принимал манеру капитана играть в карты, держа их близко к груди и не афишируя, откуда у него взялись средства для покупки лавки табачника. Письмо было переслано из штаба армии. Оно гласило:

«Бересфорд и Блэк

Адвокаты

27 Альберт-стрит

Харрогейт

19 июня 1903 года

Уважаемый капитан Уолфендейл,

Нашей печальной обязанностью является сообщить Вам о кончине мисс Хильды Уолфендейл, последовавшей в доме № 29 по Сент-Клемент-роуд в Харрогейте.

Вы являетесь единственным бенефициаром [70] согласно последней воле и завещанию Вашей тетушки, за исключением небольшого наследства с определенным условием, оставленным ею для жившей с нею компаньонки.

В то время, как мы будем организовывать исполнение завещания через лондонских адвокатов, не угодно ли вам будет посетить Харрогейт, чтобы осмотреть завещанную Вам собственность и дать нам Ваши ценные указания.

Выражаем Вам наши глубочайшие соболезнования и заверяем вас в нашем неусыпном внимании,

Мы остаемся

Искренне Ваши,

Второе послание, датированное двумя днями спустя, было более кратким. Мистер С. Бересфорд благодарил капитана Уолфендейла за полученное от него письмо. Он надеялся встретиться с капитаном лично в 16.00 часов 17 числа этого месяца. Мистер Бересфорд был рад узнать, что капитан готов принять в качестве наследства жилой дом в Харрогейте – красивом и здоровом месте. Доверенный сотрудник адвокатской конторы будет на вокзале в Харрогейте встречать в 15.20 поезд, вышедший из Лондона в 11.20 с вокзала Кингс-Кросс.

Поначалу сержант не мог усидеть на месте. Ему казалось, что все происходит как бы во сне и не имеет ничего общего с реальностью. В течение двадцати пяти лет он служил денщиком капитана Уолфендейла. Когда Лэмптон был еще рядовым солдатом, Уолфендейл был лейтенантом. Он стирал исподнее капитана, перевязывал его раны, кормил его, спасал ему жизнь, видел его ходатайство о награждении «Крестом Виктории». И не обижался ни на что. Он думал, что знает своего Уолфи. Лэмптон знал все его предпочтения и все то, что капитану не нравилось, знал все истории из его детства и манеру обращения с дамами, а также и его слабость – всегда предавать женщин, которые поддавались его обаянию. Та школьная учительница из Кейптауна. Как же ее звали? Ах да, мисс Маршалл. С ней обошлись неладно.

Сиденье старого мягкого кресла просело под не слишком значительным весом Лэмптона.

Один огромный вопрос угрожал разорвать его голову. Но нет. Ответ, конечно же, – «нет». Капитан не смог бы предать его – человека, который знал его лучше всего, знал его дольше всего.

Железнодорожное расписание лежало на серванте с тех пор, как они обосновались в этих комнатах. Оно было открыто на странице, на которой обозначались поезда, идущие в Харрогейт с вокзала Кингс-Кросс. У строчки расписания поезда, отправлявшегося в 9.50, стоял вопросительный знак, а поезд в 11.20 был отмечен галочкой.

Когда три часа спустя капитан вернулся домой, Лэмптон по-прежнему сидел в старом большом кресле. Найденные им письма он положил обратно, в промежуток между подлокотником кресла и подушкой.