Убийственная лыжня - Йорг Маурер Страница 63

— Халло! — крикнул он в том направлении. — Ангерер, это ты? Не делай глупостей.

А хруст уже послышался снова спереди. Если бы он не был таким добродушным и не разболтал бы все. Лучше бы держал язык за зубами. Помочь в расследовании! Ну хорошо, о той или иной большой шишке, которые были тогда в ВИП-ложе, он и так ничего не рассказал комиссару. Но кардинал и строительный магнат, Кардуччи и Гонсалес… Им было бы очень неприятно, если бы они об этом узнали. Было также очень неумно кричать здесь в лесу. Если там, в темноте, действительно были люди, которые хотели схватить его за горло, то тогда своими выкриками он выдал им свое точное место нахождения: начальная строевая подготовка в Бундесвере, вторая неделя. Если бы между своими выкриками он хотя бы сдвинулся на пару метров! Странное во всей этой ситуации было то, что у него действительно все еще не было настоящего страха. Осторожно и очень медленно он поставил футляр с цитрой на землю. Он отстегнул рюкзак и снял широкую кожаную куртку. Он положил все на землю и пошел. Он сделал шагов десять, так что никакого шума не было слышно. Полностью сконцентрировавшись и медленно переставляя одну ногу за другой, он крался таким образом вверх по дороге, в направлении к дому, очертания которого уже неясно можно было видеть вдали.

— Халло! — крикнул он еще раз, но на этот раз значительно тише. Он ждал. Две минуты, четыре минуты. У музыканта очень хорошее чувство времени. Может быть, ему стоило сесть? Или вообще провести ночь здесь снаружи? Или просто пойти дальше и оставить цитру как отступные?

Не услышав перед этим никаких шагов, он почувствовал внезапно холод от стальной струны вокруг своей шеи, которая быстро затягивалась. Он сразу узнал, что это была низкая A-струна его цитры — она состояла из толстой мягкой медной проволоки, обмотанная другим, более тонким и твердым проводом из никелина. Он хотел схватиться обеими руками за струну, но было уже поздно, провод уже настолько врезался в шею, что ему не удалось просунуть под него пальцы. Безмолвный ужас охватил его. Он хотел закричать, но не мог произнести ни звука. Только жалкий хрип вырвался у него изо рта. Он пытался схватиться за плечо, повернуться назад и встать лицом к предполагаемому нападающему, но из-за бесцельных движений петля затянулась только еще туже.

Его похороны состоялись уже на второй день.

«Проверка слышимости, проверка слышимости. Двадцать один, двадцать два».

— Вам ничего другого не приходит в голову?

— А что я вместо этого должен говорить?

— Что-нибудь, но не без конца же «проверка слышимости и двадцать один, двадцать два».

— Не проверка слышимости. Двадцать три, двадцать четыре.

— Мне нужен нормальный текст, чтобы я правильно мог установить чувствительность. Проклятие, вас всех уже достаточно часто соединяли проводами!

— Беккер, не наглейте.

— Может быть, вы знаете наизусть несколько служебных инструкций?

— Закон о функциях полиции, статья двадцать первая — двадцать вторая.

— Дальше, дальше!

— Дальше я не знаю. Мне нужно посмотреть.

— Тогда просто прочтите вслух. Вон там, перед вами, лежит местная газета.

— Трусливое покушение на убийство на курорте… известный всем музыкант… и по дороге домой… цитра, которая якобы была застрахована на три миллиона евро… украдена… обувь и носки в кустах… несомненно почерк серийного убийцы… этого достаточно?

— По мне, так вполне.

— Готовы?

— Нет, минуточку!

— Что еще?

— Мне нужно еще что-то совсем громкое и что-то совсем тихое.

— ОААААААРГ! Это было громкое.

— Это я заметил, что это было не тихое. А теперь тихо.

— Насколько тихо?

— Настолько тихо, чтобы я это почти не слышал.

— Я же не знаю, когда вы уже почти ничего не слышите.

(Микрофон свистит.)

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…» — пропел священник и водрузил аленький деревянный крестик на могилу. Стоял удивительный солнечный день, и на кладбище было полно народу. Такого наплыва Еннервайн не ожидал, для эффективного наблюдения за пришедшими на похороны у него было слишком мало сотрудников. Пришло много друзей цитриста Беппи, много коллег-музыкантов и, конечно, множество дальних родственников, и к тому же значительное число видных деятелей, важных шишек и других busybodies (любопытствующих), которые прилетели с другого края света, чтобы оказать последние почести Верденсфельскому оригиналу и, раз уж они оказались здесь, после этого посмотреть шоу военного парапланеризма.

«Он возвращался домой с работы, — начал священник надгробную речь. — И в этот последний день он, наверное, также согрел сердца многих людей своими песнями, нежными серебряными звуками, которые все еще звучат у нас в ушах. Он сделал повседневную работу, он хотел опустить усталую голову на заслуженную подушку. О чем он мог думать, когда шел по прекрасному, освещенному лунным светом лесу, наш возлюбленный брат Йозеф Фишер, называемый обычно цитристом Беппи? Я вижу его перед глазами…»

— Проверка слышимости, проверка слышимости, вы слышите меня, Штенгеле?

— Да, я слышу вас. Что случилось?

— Я просто хотел проверить, работают ли микрофоны.

«И как он, наверное, испугался, храбрый любитель гулять по лесу, когда он оказался лицом к лицу с убийцей…»

Священник сделал сейчас небольшую паузу, чтобы каждый мог хорошо представить себе эту сцену. Если поднять глаза и посмотреть немного вокруг, то в толпе можно было видеть Марианну и Михаэля, двух директоров пивоварен, Пьера и Бриса, горстку баварских министров. Совсем позади стоял Беккенбауэр, один, в черном костюме, с потухшей сигаретой в руке. Кайзер мог себе это позволить.

«Струна цитры стала его злым роком, — продолжил священник, — его мелодии замолкли навеки. Он пал жертвой изверга, который доставил нам уже так много горя и беспокойства в нашем замечательном поселке…»

И снова священник сделал паузу, дал возможность воронам вверху на деревьях прокаркать, хрипя, и нескольким курильщикам прокашляться.

— Хорошо говорит наш священник, — сказал полный мужчина, весь в черном, своей жене.

— А? — прокричала женщина и подставила руку к уху.

— ХОРОШО ГОВОРИТ ОН, НАШ СВЯЩЕННИК! — прокричал ей в ухо полный мужчина, так что вороны испуганно взлетели. Но священник это услышал и довольно улыбнулся.

Затем послышались торопливые шаги по гравию: еще один министр, еще одна королева — исполнительница тирольских песен, еще один второй призер Олимпиады. И снова телохранители. Здесь на кладбище у них вообще не было никаких шансов оставаться незамеченными, здоровенные бугаи в безвкусных черных костюмах заметно выделялись среди остальных посетителей кладбища. У некоторых пистолеты так сильно торчали из-под одежды, что они спокойно могли бы снять жакет, чтобы показать их во всем блеске. Со всех сторон подходили скорбящие посетители, так как это кладбище имело бесчисленное множество входов, на восточной стороне оно даже примыкало к лесу, который вел прямо к Цугшпитце.