Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли Страница 64

— Все, что от вас требовалось, — рычал ей в лицо Кернига, — взять телефонную трубку. Все, что от вас требовалось, — сказать: «Знаете что, агент Кернига? Готова спорить, они повезут этот ящик в университет Джорджии, чтобы датировать его по радиоуглероду». Вот все, что вам надо было сделать. Вы стали бы героиней дня. Но вам этого было мало, да?

Она не могла придумать, что сказать в ответ. Не могла оправдаться даже перед самой собой. Почему она помчалась в Афины, не сказав им? Делала ли она это ради Ричарда, распутывая, что стоит за его смертью, из якобы дочернего долга? Возможно. Несколько менее достойный вариант, пришедший ей в голову уже по дороге домой и вонзающийся в мозг, как гвоздь, состоял в том, что ее поступок продиктован желанием произвести впечатление на Кельвина. От этой мысли она почувствовала себя маленькой и пустой.

— Кем вы себя возомнили? — спросил Кернига. — Детективом-любителем, идущим по следу и опережающим профессионалов благодаря своему гению? Ваше расследование не только отбросило нас назад и стоило жизни двум людям, оно даже не обнаружило ничего важного. По-вашему, это все — вопросы археологии? — закончил он, словно придя в ужас от абсурдности этой идеи. — Она здесь ни при чем. Знаете, мисс Миллер, для хорошо образованной женщины вы редкая дура.

Его тирада еще гремела у Деборы в голове, когда ночь опустилась на тихую квартиру. Она пробовала завести музыку, смотреть телевизор, но и то и другое казалось неуважением, грубостью по отношению к погибшим и к настроению, от которого она не имела права отделываться. Покорившись тишине и чувству вины, она полежала в постели, глядя на вентилятор под потолком, ощущая его дуновение на потной коже. Потом встала, включила компьютер и проверила почту. Ничего. Она ожидала записки от Кельвина, но, возможно, было только к лучшему, что сейчас ей не придется иметь дело с его переживаниями. Он, несомненно, имел полное право недоумевать и обижаться на то, как она вела себя с ним по дороге из Афин, но она уже что-то предчувствовала, и это было важнее их зарождающихся чувств. Хотя вряд ли он с этим согласится.

Но и это не было всей правдой. Было что-то еще, что вывернуло ее наизнанку еще до разговора с Кернигой и Кином: ощущение, что она подпустила Кельвина слишком близко и теперь надо немного отстранить его, чтобы он не задушил ее ухаживаниями. Мысль заставила Дебору нахмуриться. Возможно, уверенность в себе и гордый изоляционизм, которые так хорошо помогали ей с тех первых школьных дней, когда она почувствовала, что отличается от других девочек, внезапно обратились против нее, как верный пес, внезапно набросившийся на хозяина. Пожалуй, дважды. Потому что, сидя в одиночестве перед рассеянным сиянием монитора, глядя на пустой почтовый ящик, она вдруг подумала, что желание отстраниться от Кельвина и желание скрыть свои находки от ФБР могут на самом деле быть одним и тем же.

И ты только что это поняла? Знаешь, Дебс, Кернига прав. Для хорошо образованной женщины ты редкая дура.

Она вдруг обратила внимание на моргающий огонек автоответчика, включила воспроизведение и услышала знакомый голос, изысканный и немного чопорный.

— Привет, Дебора.

Этот голос вернул ее назад, к ночи, когда все началось, к ночи, когда погиб Ричард.

— Привет, Маркус, — отозвалась она, словно он стоял перед ней.

— Сожалею, что потерял вас в Греции, — продолжал Маркус. — Я шел по другому следу, который снова привел меня сюда. Послушайте, Дебора, нам надо поговорить. Дело... — Он с трудом подбирал слова, голос внезапно стал немного выше, чем раньше, в нем появилась настойчивость. — Дело, которое мы изучали... это совсем не то, что мы думали. Я не уверен, но... — Он помолчал, и Деборе показалось, что она слышит какое-то движение на заднем плане. — Я вам перезвоню, — закончил он.

Второго сообщения не было.

Дебора вернулась к компьютеру. Маркус перезвонит. И даже если нет, она, вероятно, узнала не меньше него. Он понял, что тело и все остальное — подделки, что их маленький крестовый поход оказался напрасен, вот потому и голос был таким...

Смятенным?

...беспокойным. Разочарованным. Хорошо знакомое ей чувство.

В этом объяснении был некоторый смысл, но тревога осталась. Что-то тут не так. Дебора вывела на экран поисковик «Гугл» и уставилась на моргающий курсор в строке ввода. Потом пальцы медленно набрали пять букв: «Атрей».

Экран моргнул, опустел, а потом начал выдавать первые из нескольких тысяч ответов: студенческие задания по греческой мифологии, краткие изложения древней трагедии, версия игры «Подземелья и драконы», происходящей в Древней Греции, даже кое-какие фотографии праздника в Микенах... В ее нынешнем настроении солнечный свет и улыбающиеся лица казались нелепыми.

Дебора вернулась на предыдущую страницу и добавила в строку поиска другие слова: «Агамемнон», «фолос», «золото», «Шлиман»...

Ничего. Предложение проверить орфографию.

Она попробовала добавить к Атрею «керамика», «захоронение», «могила» и «тело» — и получила те же ссылки, что уже видела, только в немного другом порядке. Попробовала «Атрей» и «1940», «Вторая мировая война», «танк «Шерман»«. Последние два варианта дали другую группу ссылок, но на них не удалось отыскать даже упоминаний об Атрее, только о войне. Дебора вздохнула, борясь с вздымающейся волной апатии, и набрала «Атрей, преступление ненависти». Она ждала, пока медленный модем передаст результаты, когда услышала стук в дверь.

Дебора посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Только бы не Кернига или, еще хуже, Кин.

Кельвин, мелькнула мысль. Облегчение боролось со стыдом и тревогой.

Она посмотрела в глазок и отступила, нахмурившись. Это была Тони.

Странно видеть Тони у себя дома, подумала Дебора, когда они сидели на кухне за бокалами вина, которое Тони привезла с собой. По-настоящему они до этого говорили всего один раз, за тысячи миль отсюда, в маленькой греческой деревушке. Это казалось почти невозможным.

— Агент Кернига сегодня вернулся в музей, — начала Тони. — Рассказал, что произошло. По выражению лица Кина я поняла, что тебе не помешает выпить.

Дебора благодарно улыбнулась, но улыбка получилась бледной.

— Этот человек меня по-настоящему не любит, — вздохнула она. — В смысле Кин.

— Если тебя это утешит, — ответила Тони, — думаю, ко мне он тоже особо нежных чувств не испытывает.

— А что ты делала в музее? Я думала, ты уволилась.

— Надо же отработать контракт, — усмехнулась Тони. — Во всяком случае, другую работу я еще не подобрала. На самом деле я уволилась, только чтобы показать федералам, что мы не друзья, но мне, наверное, придется попросить тебя дать мне второй шанс. Если полиция обвинит меня в препятствии расследованию, мне придется сказать об этом, когда я буду наниматься на другую работу. Если Американский еврейский конгресс возьмет меня в отдел расследований, такая характеристика, как ни странно, может оказаться полной, но, поскольку они скорее всего захотят, чтобы я снова занялась кулинарией, — да еще и дадут начальника, — сомневаюсь, что им понравится наличие в моем досье преступления. Черт, — добавила она, — никогда не думала, что взаправду закончу уборкой туалетов.