Китайская петля - Вячеслав Антонов Страница 67

— Чайку можно? — спрашивает Андрей проводника.

— Пожалте-с! Пять с полтиной, с сахарочком. Постель уже собрана, на столе стоит последний стакан чаю в железнодорожном мельхиоровом подстаканнике, а поезд меж тем заходит на очередной вираж: слева падает крутой скат, отсыпанный свежей желтой щебенкой, у самых окон проносится низкий скалистый обрыв, верх его увешан тонкими корнями и покрыт сухими сосновыми иглами. Свет и тень мелькают в вагоне, обрыв внезапно отпрыгивает в сторону, быстро и плавно уводя за собой высокий склон и круглую лесную вершину за ним. Лес все дальше уходит вправо, а слева, за проскакивающими дачными крышами, появляется гряда степных холмов, между которыми видны первые городские дома. Далеко впереди гряда заканчивается, и там, на вершине пологого склона, уже мелькает белое пятнышко часовни на Караульной горе. За сопкой поднимаются еще горы — сначала скалистые, хвойно-зеленые отроги, за ними, один за другим, туманно-голубые перевалы, растворяющиеся во влажной дымке неяркого дня.

Неторопливо постукивая на стыках, поезд проходит под бетонной эстакадой, по которой проскакивают авто и троллейбусы. Медленно наплывают бело-коричневые арки и колонны вокзала, и, наконец, все останавливается. Захватив сумку, Андрей выходит в тамбур вслед за очередью спин, а с перрона уже видны напряженные, ищущие глаза родных.

Вот он и снова дома — в который уже раз…

— Подымайсь, царствие небесное проспишь!

Голос Рыжей прорвался сквозь сон, чья-то рука трясла за плечо.

— Чего? — не разобрав спросонья, Андрей крутил головой, — а где…

— Мужики-то? Лотку в Анисей выводят. Тебя будить велели, да спал больно сладко. Ишь, слюни-то распустил!

Все вокруг затянуло густым туманом, сквозь который смутно пробивались силуэты сосен на крутых склонах. «Грамотно — именно сейчас и нужно выходить. Повезет, так и мимо патруля проскочим, а ближе к городу не будут приставать». Накинув шубу на зябко дрожащую Рыжую, Андрей сбежал к Енисею. Прозрачная вода светлыми волночками накатывала на мокрую гальку, растворяясь в густой белой мути. Силуэт лодки был виден у песчаной косы, которой оканчивалась узкая вода Караулки, рядом двигались два мужских силуэта, один из них молча махнул рукой. Говорить было нельзя — в тумане да по воде все звуки разносятся очень далеко. То же самое запах дыма, так что утренний чай тоже пришлось отменить. Подсадив Глашу, Андрей толкнул лодку, запрыгнул сам и сел на руль — скоро должны были начаться протоки, мели, острова, и его. хоть какое-то знание реки было совсем не лишним. Глашу, немного знающую Енисей, он отправил на нос впередсмотрящей, Чен же с Мастером, с саблями на коленях, взялись за весла, медленно и бесшумно опуская их в воду.

Туман стоял все так же густо, когда, по расчетам Андрея, лодка должна выйти на траверс приметного правобережного утеса — Шалунина «быка». За ним начинался первый из многочисленных енисейских островов — низких, с тополями, тальниками, песчаными берегами, которые отмелями уходили далеко в реку. Андрей уже начал уводить лодку вправо, на стрежевую воду, когда из тумана нарисовался массивный остроносый силуэт струга.

— Сар-р-рынь на кичку! — рявкнул грубый голос. — А ну погодь!

«Остряк-самоучка!» Андрей узнал один из ночных голосов. Глаша туго накрутила платок на голову и низко склонила голову. Толстый борт ертаульного струга приблизился, покачиваясь, и навис над долбленым бортом их лодки; над бортом струга, в свою очередь, нависла здоровенная бородатая ряха в высокой бараньей шапке — что называется, «дядя Афанасий, семь на восемь, восемь на семь». Чуть ниже убедительно торчал ствол пищали — все, короче, было как положено.

— И хто тута плаун? — поинтересовалась ряха, обдав густым перегаром.

— Я, достойнейший алып, являюсь старшим на этом судне, — с почтительным поклоном ответил Мастер.

— Куды плавимся?

— В Красноярский острог, на ярмарку.

— Откудова?

— Из кыргызских степей.

— Бона чего… — Ряха задумалась, напряженно сморщив лоб. — Правда ль, што кыргыз войско собирает?

— Что вы, достойнейший алып! Кыргызы боятся русских пушек.

— Хрен те в нос, боятся оне… Ночевали-то где? На Караулке никого не встренули?

— Мы плыли всю ночь, торопясь поспеть к торговле, на Караульную же не заходили.

— Успеете ишшо, до завтрева-то — завтре она, яр-монка… Ну, плавьтесь тоды. Давай, Стяпан, заворачивай!

Ударив веслами, струг отвалил, блеснув медной пушкой на проглянувшем солнце.

— Глядя в лицо этого джентльмена, я не заметил на нем усталости от «бремени белого человека», — словно сам себе, заметил Андрей.

Мастер промолчал.

Лодка прошла Шалунин «бык», слева потянулся остров, на котором, за низким песчаным взъемом, виднелась большая отара овец, пасущихся меж редкими тополями. Енисей замедлился, расходясь между островами, узкая горная долина распахнулась в близкую лесостепь. На правом берегу горы были еще высоки и круты, увенчаны острыми пиками Красноярских столбов.

— Вишь каменье, — указала Рыжая на ближний пик Такмака, — ужасть высокое. Тятя говорит, зарок на ем лежит: до скончания веков никому на то каменье не влезть.

Андрей на Такмак ходил как на прогулку, а его институтский дружок Серега как-то выспорил бутылку, пропрыгав по такмаковскому ходу, называемому «Корыто», со связанными за спиной руками. Что и говорить, далеко ушел прогресс!

— Тюлькина землица пошла, — сказала Глаша. — Не знам, почему Тюлькина. Татары так звали.

— «Тюльгу-пиг» по-кыргызски «Лиса», насколько я понимаю. А овцы чьи на острове? — спросил Мастер.

— Татарския. Вишь, спереди — то Абытая остров, князца татарскова. Дале ишшо один, поболе того будет — там сына ево, Татыша, скотина ходит; Татышев, стало быть, остров .

По левому берегу пошел крутой скалистый склон. В узкой впадине, зажатой широкими скальными стенками, падала темная полоска ручья, дальше поднимался знакомый ход, ведущий наверх; вот и тот откос, с которого Андрей прыгнул, оказавшись в этом времени. «Плюнуть на все, пробраться сюда и прыгнуть снова? Сработает, нет? Вряд ли. Сработает, когда пошлет Мастер или приведут обстоятельства — сами по себе, без моей воли».

Крутой склон закончился, средь тайги проглянули поля, появились избы с огородами. Андрей по привычке глянул, как тут у них картошка — цветет ли уже? ан нету еще на Руси — картошки — все больше репа с капустой. Неяркий облачный день был наполнен легкой серо-зеленой дымкой, пронизанной тенями тайги и гор. Все вокруг двигалось — катились темно-зеленые волны, гармошкой ходили в них отраженные берега, плыли лодки, грузные дощаники, тянулись длинные плоты. Над текущей рекой туманно-серыми горами тянулись облака, под ними поворачивались на ходу таежные хребты и сопки, выступая одна за другой. Показался высокий безлесый конус Николасвской сопки — вулкана, неведомо когда потухшего; за ней открылся длинный спуск Афонтовой горы, покрытой прохладными лесами — тихим осинником, веселым березняком. Под спуском пошел мелкий, степной уже, сосновый лес, растущий на ровном месте, которое сужалось к Стрелке — глинистому мысу при впадении в Енисей речушки Качи — татарской Ызыр-сух.