Время уходить - Джоди Пиколт Страница 7

Сегодня я впервые отправляюсь к экстрасенсу.

Я не прибегала к этому средству поиска раньше по нескольким причинам. Во-первых, у меня не хватало денег. Во-вторых, я понятия не имела, где найти достойного доверия медиума. В-третьих, это было как-то… ненаучно, а если отсутствующая мама и научила меня чему-то, так это тому, что полагаться стоит только на неопровержимые факты и достоверные данные. Но два дня назад я перебирала ее записные книжки, и из одной вдруг выпала закладка.

Ну, не совсем закладка, а долларовая купюра, сложенная в виде слоника. Если не ошибаюсь, это называется оригами.

И внезапно я вспомнила мамины руки, порхающие над этой банкнотой: как они сгибали, разглаживали и переворачивали ее, пока я, малышка, едва начавшая ходить, не прекратила плач, завороженно уставившись на возникшую, как по волшебству, игрушку.

Я осторожно прикоснулась к слонику, словно опасаясь, что он исчезнет, растворится в воздухе. А потом мой взгляд упал на страницу маминого дневника – и один абзац сразу высветился, как будто был написан неоновыми чернилами.

Коллеги всегда смотрели на меня с веселым изумлением, когда я утверждала, что наиболее вдумчивые исследователи понимают: 2–3 % того, что мы изучаем, невозможно объяснить с научной точки зрения – это либо магия и вмешательство потусторонних сил, либо проявление внеземных цивилизаций, либо случайные вариации и совпадения, которые никак нельзя исключить. Любой честный ученый должен признать: существуют некоторые вещи, которые нам просто не дано постичь.

Я восприняла это как знак свыше.

Любой другой человек на планете увидел бы просто бумажного слоника, сделанного в технике оригами. Но я усмотрела в этом нечто большее и решила начать с самого начала. Я потратила много часов, с невероятной тщательностью разворачивая сложенную мамой фигурку и внушая себе, что ощущаю исходящее от долларовой купюры тепло ее пальцев. Я двигалась медленно и осторожно, шаг за шагом, как хирург во время операции, пока не научилась сворачивать слоника так, как это делала она, пока на моем столе не появилось маленькое стадо из шести зеленых зверушек. Целый день я тренировалась, проверяла себя, точно ли все усвоила и правильно ли запомнила последовательность, и, в очередной раз с честью справившись с задачей, заливалась краской гордости. Вечером я уснула, представляя мелодраматический момент, который мог бы послужить украшением любого сериала: после долгих поисков я нахожу пропавшую мать, но она даже не подозревает, кто я такая, пока я у нее на глазах не складываю слоника из долларовой купюры. Тут она наконец-то все понимает, крепко обнимает меня и больше уже никуда не отпускает.

Просто удивительно, сколько экстрасенсов значится в «Желтых страницах». Кого там только не найдешь: «Духи-наставники дают советы», «Супермедиум Лаурель», «Предсказания от Великой Языческой Жрицы», «Кейт Киммель: гадание по картам Таро», «Взлетающий Феникс – магические техники обретения любви, богатства и счастья».

«Ясновидящая Серенити. Камберленд-стрит, Бун».

И всё: ни фамилии, ни номера телефона. Объявление не было заключено в рамочку или выделено как-то иначе, но привлекло мое внимание по двум причинам. Во-первых, до дома этой самой Серенити я могла доехать на велосипеде; а во-вторых, у нее была самая низкая цена: она единственная запрашивала за свои услуги десять долларов.

Камберленд-стрит расположена в той части города, куда бабушка строго-настрого запретила мне соваться. Это даже не улица, а глухой переулок с обанкротившимся магазином самообслуживания, двери в который заколочены, и крошечным баром типа «дыра в стене». На тротуаре стоят два деревянных рекламных щита. На одном значится: «До 17:00 вся выпивка по 2 бакса», а на другом написано: «ТАРО, $10, 14R».

Интересно, что такое 14R? Возрастное ограничение? Размер лифчика?

Мне боязно оставлять велосипед на улице, замка для него у меня нет. В школе, на Мейн-стрит или в любом другом месте, куда я обычно езжу, пристегивать его нет необходимости. Поэтому я затаскиваю велик в коридор слева от входа в бар, а затем волоку его по лестнице, пропахшей пивом и по́том. Оказавшись наверху, я попадаю в небольшой вестибюль. На косяке над одной из дверей номер – 14R, а на самой двери табличка: «ГАДАНИЯ ОТ СЕРЕНИТИ».

Стены покрыты велюровыми обоями, которые уже начали отклеиваться. Потолок цветет желтыми пятнами. Сильно пахнет освежителем воздуха с каким-то неопределенным пряным ароматом. Под ножку кособокого журнального столика для устойчивости подложен телефонный справочник. На самом столике – китайское фарфоровое блюдо, полное визитных карточек: «СЕРЕНИТИ ДЖОНС, ЯСНОВИДЯЩАЯ».

В маленьком предбаннике места для нас с велосипедом едва хватает. Я толкаю велик, описываю колесами неловкий полукруг, пытаясь прислонить своего железного коня к стене. Из-за двери слышатся приглушенные голоса двух женщин. Что делать? Постучать и дать знать хозяйке, что я пришла? Но зачем? Если она и впрямь ясновидящая, то наверняка уже и сама все поняла.

На всякий случай я кашляю. Громко.

А потом, подпирая бедром раму велосипеда, прикладываю ухо к двери.

– Вас тревожит необходимость принять важное решение.

Громкий вздох и другой голос:

– Откуда вы знаете?

– И вы очень боитесь ошибиться.

Снова второй голос:

– Ох, мне так трудно без Берта.

– Он сейчас здесь. И хочет, чтобы вы поняли: нужно доверять своему сердцу.

Долгая пауза.

– Это совершенно не похоже на Берта.

– Конечно не похоже. Но он ведь не единственный из умерших родственников, кто хочет вступить с вами в контакт. Усопшие постоянно наблюдают за нами, и сейчас появился кто-то еще, кто желает вам добра.

– О, так это, наверное, тетя Луиза?

– Да, точно! Она говорит, что вы всегда были ее любимицей.

Я не могу удержаться и фыркаю, думая про себя: «А ты, Серенити, удачно вывернулась».

Вероятно, мой смешок не остался незамеченным, разговор за дверью смолкает. Я наклоняюсь ближе, чтобы получше слышать, и роняю велосипед. Пытаясь подхватить его, переступаю ногами и путаюсь в размотавшемся шарфе. Велосипед – и я вместе с ним – валится на журнальный столик, блюдо падает на пол и разбивается вдребезги.

Дверь распахивается, я смотрю вверх из кренделя велосипедной рамы, скрючившись под которой впопыхах собираю осколки.

– Что здесь происходит?

Серенити Джонс – женщина высокая; розовато-белые, как сахарная вата, волосы вихрятся у нее на голове, взбитые в высокую копну. Помада тоже светло-розовая, в тон прическе. У меня возникает странное чувство, что я уже где-то видела эту особу.

– Вы Серенити?

– Да. А с кем имею честь?

– Разве вы сами не знаете?

– Я обладаю даром предвидения, а не всеведения. Если бы я все знала, то жила бы на Парк-авеню, а свои сбережения хранила бы на Каймановых островах. – Голос у нее не сказать чтобы приятный: напоминает скрип пружин старого дивана; потом хозяйка замечает осколки фарфора в моей руке. – Господи, только этого еще не хватало! Это была гадальная чаша моей бабушки!