Выхожу тебя искать - Анна Данилова Страница 7

Она лукавила, вспоминая Крымова, но надеялась хотя бы через Сазонова узнать имя его новой пассии. Было в этом, конечно, что-то мазохистское, но желание узнать было сильнее рассудка.

– Ой, хитришь ты, Земцова, – раскусил ее Сазонов и загоготал, похлопывая себя по уродливому небольшому, но все же выпирающему животику, – хочешь узнать у меня, с кем все это время, пока тебя не было, кружился твой начальник? Не скажу, хоть веревки из меня вей. Разве что в знак благодарности за пиво…

И Юля подумала вдруг, как же пошло складываются у нее отношения – и с Крымовым, и с Сазоновым, и с Чайкиным, просто хоть волком вой. Какие-то идиотские разговоры на вольные темы, подношения в виде холодного пива или водки с «Таллинской» колбасой, взятки, помимо оговоренных Крымовым гонораров… Пошло, гадко и пошло… И все откуда-то знают об их отношениях с Крымовым. Знают и злорадствуют, когда видят, как он разбавляет свою вольную жизнь новыми встречами с женщинами, как он легко меняет их и как спокойно, без угрызений совести смотрит потом ей, Юлии Земцовой, в глаза… И кто в этом виноват? Только она. Нечего было допускать его до себя. И нечего было оправдывать свое желание провести с ним ночь нервными стрессами и ночными страхами… Она ненавидела себя в эту минуту… И думала только о Крымове, пока голос Сазонова не вернул ее в реальность, и тогда она уже с благодарностью внимала каждому произнесенному им слову…

– Обнаружено за один только месяц три утопленницы… И все три сброшены в разные водоемы уже мертвыми со следами сильных побоев, – говорил Петр Васильевич уже сухим серьезным тоном, озабоченно потирая ладонью подбородок. – И вот какая закономерность: все три чуть ли не «синюшки»… Какие-то беспризорные, одна – мелкая вокзальная шлюшка, другая – уборщица из магазина, а третья – безработная, без определенного места жительства… Первые две хотя бы в коммуналках жили, причем койки снимали у пенсионерок, правда, в разных концах города, а вот третья…

– У них что, и родственников не было?

– Лучше бы уж не было ентих родственничков… Не могли дождаться, пока они явятся в морг для опознания – вот такая родня…

– А как вообще устанавливаются личности таких вот, никому не нужных потерпевших?

– Разными способами. Даются фотографии трупов в газеты, расклеиваются объявления, находятся какие-то документы неподалеку от того места, где обнаружили тело… Знаешь, Земцова, я склонен думать, что это дело рук серийного убийцы… Он явно садист, но не сексуального плана, а другого, еще более изуверского… Девушки – а все три молодые, до двадцати лет, – буквально избиты, особенно разбиты лица…

– Изнасилованы?

– Говорю же: нет! Мои ребята сейчас работают в этом направлении и уже успели кое-что узнать… Так вот, и Лукашина, и Петрова, и Зеленцова, несмотря на свой непутевый образ жизни, еще ни разу не были замечены в драках. Больше того, ни у одной из них в последнее время не было мужчины, я имею в виду ни любовника, ни сожителя, словом, никого…

– Петр Васильевич, но ведь и в прошлом году, примерно в это же время были обнаружены две избитые девушки? Помните, у одной так вообще был выбит глаз? И тоже бездомная и безработная, молодая алкоголичка, лет восемнадцати?

– О чем и речь… Поэтому-то я и говорю тебе о серийном убийце. Видать, у него активность проявляется в жару… Вот только непонятно, почему у него склонность к таким… грязным женщинам, да и вообще, можно ли это назвать склонностью к женщине, если он не насилует их, а просто избивает?..

– А где, в каких водоемах были найдены трупы этих девушек?

– Все за городом, одну нашли в сточной канаве, другую – на Гуселке, а третью – в Затоне…

– В Затоне?

– Ну да…

– Девушки были в одежде?

– В одежде, в обычной…

Хотела она спросить у Сазонова про убитого Захара Оленина, но, посчитав, что и так много чего от него услышала, поспешила распрощаться и уйти. А через полчаса она уже припарковывала машину к бордюру университетского дворика, в котором располагался морг, где работал Леша Чайкин. На этот раз Юля припасла для него буженину и копченую курицу. И сколько бы раз Надя ни предупреждала ее о том, что Леше неудобно принимать от нее такого рода подношения, Юля твердо знала, что Леше, этому вечному труженику и вечно голодному принципиальному холостяку, никакие супчики и котлетки, приготовленные Надей, не заменят грубой, опять же холостяцкой еды, такой, как «Таллинская», его любимая, колбаска, копченая свинина, свежий батон или кулинарный рубец с черным перцем, которые он уплетет за милую душу прямо у себя в предбаннике в обществе выпотрошенных покойников – и даже не поморщится… Знала она также и то, что так уж повелось, является она к нему не с пустыми руками, и менять эту традицию невозможно, иначе она будет чувствовать себя обязанной Чайкину, а это не входило в ее правила.

– Привет, – сказала она с порога, открывая тяжелую дверь морга и сталкиваясь лицом к лицу с патологоанатомом, от которого почему-то несло какими-то дешевыми женскими духами, сладкими, с пошло-цветочным ароматом. – Это куда ты решил смыться от своих жмуриков?

– Земцова!

Коротко подстриженный, в светлом хлопчатобумажном летнем костюме, высокий, костлявый, носатый и кадыкастый, смешной Чайкин, что называется, решил показать себя белому свету, но, увидев и солнце на дворе, и Юлю на пороге, аж зажмурился, захлебнулся в радостном крике.

– Ну Земцова! Сколько лет, сколько зим! Если бы ты только знала, как я по тебе соскучился! Проходи, я тебя познакомлю со своими новыми, свежими клиентами и клиентками…

– Ты же, кажется, уходишь…

И тут она поймала его взгляд и расхохоталась: он смотрел на прозрачный пластиковый пакет, который она держала в руках и сквозь который просвечивал розоватый свиной бок и куриная золотистая ножка…

– Вот теперь-то я уж никуда не уйду, это точно… Послушай, ты скажи Щукиной, чтобы она мне больше не варила свекольник и вермишелевый суп… Я понимаю, конечно, что она старается изо всех сил, чтобы я не заработал себе язву, но это все равно бесполезно… Я конченый человек, Земцова… Ну проходи, чего стоишь? Я уже твой навеки, разве ты этого еще не прочувствовала?

Юле и самой не очень-то хотелось покидать этот солнечно-зеленый рай, называемый летним днем, но в бункере, именуемом леденящим и мрачным словом «морг», выложенном изнутри полуоблупившейся плиткой, на холодных, обитых жестью столах лежали те, вернее, останки тех, кто даже теперь мог дать ей важную для нее информацию.

Она легко перешагнула барьер, разделявший жизнь и смерть, и, оказавшись в ставшей за месяц непривычной для нее обстановке, с ужасом вдохнула в себя тяжелый воздух бункера…

– Знаешь, я чувствую себя прямо-таки преступницей, что помешала тебе выйти на свежий воздух… Так куда ты шел?

Но Чайкин с присущим ему проворством уже утопил кипятильник в банку и теперь с рассеянно-озабоченным видом принялся шарить на полке с книгами по судебно-медицинской экспертизе в поисках, как догадалась Юля, пачки чая или банки с кофе. Но все пачки были пустые, банки – тоже.