Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс Страница 72

Мистер Помфрет оглядел имеющиеся напитки и спросил, что ей смешать. Когда вопрос с напитками был улажен, они замолчали.

— Э… кстати, — начал мистер Помфрет. — Как поживает мисс Каттермол? Я редко ее вижу с тех пор… Ну, с той ночи, как мы с вами познакомились. Последний раз, когда я ее видел, она сказала, что ей надо работать.

— Да, так и есть. У нее в следующем триместре экзамены второй ступени.

— Ох, бедная девочка! Она вами восхищается.

— Да? Не знаю почему. Я, кажется, довольно зверски с ней обошлась.

— Со мной вы тоже проявили твердость. Но я солидарен с мисс Каттермол. Абсолютно. То есть я имею в виду в восхищении вами.

— Как мило с вашей стороны, — рассеянно отозвалась Гарриет.

— Нет, правда. Никогда не забуду, как вы поставили на место этого Джукса. Вы знаете, что он попал в передрягу уже через неделю?

— Да. И это неудивительно.

— Ага. Ужасно противный тип. Мерзкий до мозга костей.

— Всегда таким был.

— Ну, пожалуй, много чести старине Джуксу, чтоб мы о нем разговаривали. Неплохое было шоу, как вам?

Гарриет взяла себя в руки. Она внезапно устала от мистера Помфрета и захотела, чтобы он ушел, но было бы бесчеловечно проявить такую невежливость. Она заставила себя с живым интересом побеседовать о представлении, на которое он ее любезно пригласил, и так преуспела, что прошло почти пятнадцать минут, прежде чем мистер Помфрет вспомнил о своем такси и распрощался в самом радужном расположении духа.

Гарриет взяла письмо. Теперь, когда она могла его прочитать, ей расхотелось это делать. Ожидание испортило ей весь вечер.

Дорогая Гарриет,

Я посылаю свой вопрос с неумолимой регулярностью налогового инспектора, и, может быть, Вы говорите, увидев конверт: «О боже! Опять». Единственная разница заключается в том, что на налогового инспектора рано или поздно приходится обратить внимание. Вы выйдете за меня замуж? Этот вопрос начинает выглядеть как строка из фарса, скучная, пока не начнешь повторять ее достаточно часто, а уж после каждый повтор вызывает все более громкий взрыв смеха.

Я бы хотел написать слова, которые прожгли бы бумагу, но такие слова имеют одну особенность: зачастую они не только незабываемы, но и непростительны. А бумагу Вы сожжете в любом случае, так что пусть на ней лучше не будет ничего такого, чего Вы не смогли бы забыть, если б захотели.

Ну все, кончено. Не беспокойтесь.

Мой племянник (в котором Вы, между прочим, пробудили поразительную совестливость) скрашивает мою ссылку темными намеками на некие неприятные и опасные обязанности, которые Вы возложили на себя в Оксфорде и о которых долг чести велит ему молчать. Надеюсь, он ошибается. Но я знаю, что если уж Вы взялись за что-то, неприятности и опасности не заставят Вас свернуть с пути, и боже упаси, чтоб заставили. Что бы это ни было, желаю Вам удачи.

В данный момент я не принадлежу себе, не знаю, куда меня пошлют и когда я вернусь, — надеюсь, что скоро. А пока — могу я надеяться, что Вы будете сообщать мне время от времени, что с Вами все в порядке? Ваш, больше чем свой собственный,

Питер Уимзи

Прочитав письмо, Гарриет сразу поняла, что ей не будет покоя, пока она не ответит. Горечь двух первых абзацев легко объяснялась двумя вторыми. Он, видимо, думал — не мог не думать, — что, зная его все эти годы, она доверилась не ему, а мальчишке вдвое его моложе, его собственному племяннику, с которым и знакома-то была всего пару недель и полагаться на которого не имела никаких оснований. Что еще хуже, Питер не стал ничего комментировать, не задал ни одного вопроса. Еще большее великодушие он проявил, не предложив помощи и совета, которые она могла бы отвергнуть. Он ясно дал понять, что она имеет право подвергнуть себя любому риску. «Будьте осторожны», «ужасно, что вам грозит опасность», «если бы только я мог быть рядом, чтобы защитить вас» — любая такая фраза выражала бы естественный мужской порыв. Не нашлось бы и одного мужчины на десять тысяч, который сказал бы: «Неприятности и опасности не заставят Вас свернуть с пути, и боже упаси, чтоб заставили». Это было признание равенства, которого она от него не ожидала. Если и о браке он думает в таком же ключе, то это заставляет взглянуть на всю проблему в новом свете, но вряд ли это возможно. Чтобы выбрать подобную линию и придерживаться ее, он должен быть не мужчиной, а чудом природы. Но недоразумение с Сент-Джорджем нужно разрешить немедленно. Она писала быстро, стараясь не останавливаться и не особенно задумываться.

Дорогой Питер!

Нет. Для меня это невозможно. Но все равно спасибо. Насчет оксфордских дел — я бы давно уже все Вам рассказала, если бы это был мой секрет. И не сказала бы ничего Вашему племяннику, если бы он случайно не натолкнулся на часть загадки — пришлось рассказать ему остальное, чтобы он по незнанию не наделал вреда. Мне бы очень хотелось рассказать Вам, я была бы рада помощи — если мне разрешат, я так и сделаю. Это довольно неприятно, но, надеюсь, неопасно. Спасибо, что не сказали мне «брось все и иди поиграй», — это лучший комплимент, какой Вы могли мне сделать.

Надеюсь, что Ваше дело, каково бы оно ни было, продвигается хорошо. Наверное, это что-то трудное, раз оно требует столько времени.

Гарриет

Лорд Питер Уимзи прочитал это письмо, сидя на террасе отеля с видом на сады Пинция, [163]купавшиеся в ярком солнечном свете. Оно так поразило его, что он перечитывал его уже в четвертый раз, когда вдруг сообразил, что стоящий перед ним человек — не официант.

— Дорогой граф! Простите! Что за манеры! Я витал в облаках. Окажите честь, разделите со мной трапезу.

Servitore! [164]

— Прошу вас, не извиняйтесь. Это моя вина, что я прервал ваши размышления. Но боюсь, вчерашний вечер несколько запутал ситуацию…

— Потому что не нужно вести такие долгие и такие поздние разговоры. Взрослые люди начинают капризничать, как усталые дети, которым позволили не ложиться до полуночи. Признаюсь, мы все несколько на взводе, я в том числе.

— Вы всегда само дружелюбие. Вот почему я хотел поговорить с вами наедине. Мы оба — разумные люди.

— Граф, граф, надеюсь, вы пришли не для того, чтобы склонить меня к чему-либо. Мне трудно было бы вам отказать. — Уимзи спрятал письмо в бумажник. — Солнце сияет, и я могу совершить ошибку из-за излишней доверчивости.

— Нельзя упустить благоприятный момент. — Граф поставил локти на стол и подался вперед, соединив кончики пальцев, большой к большому, мизинец к мизинцу. На лице его играла неотразимая улыбка.