Дельфийский оракул - Екатерина Лесина Страница 9

Саломея, которая еще не разу не видела таинственного соседа Аполлона, разозлилась. Неужели тот, другой человек, важнее Саломеи?

– Во-вторых, – продолжил Аполлон, – я не могу позволить тебе жить здесь. Оглянись!

Саломея оглянулась, но не увидела ничего нового. К беспорядку она привыкла. Отошедший от стены лист обоев приклеила. А мышь, которая явно обитала в этой квартире, благоразумно не подавала признаков жизни.

– Теснота. Нищета. Грязь. Ты достойна лучшего.

– Но я готова…

– Пойти со мной на другой берег Стикса? Извини, но я не готов принять эту жертву.

Нельзя сказать, чтобы Саломея смирилась. В то время она очень плохо умела смиряться, поэтому плакала, уверяя, что она готова – готова на любой подвиг. Аполлон же вытирал ей слезы и мягко, но настойчиво отказывал.

Он и ключа-то от квартиры ей не дал.

– Если бы здесь жил только я…

– Но ведь его никогда нет! – Саломея возненавидела этого незримого, но такого мешающего их счастью человечка.

– Просто он очень тактичен. И позволяет нам побыть вместе. Но нехорошо пользоваться этим слишком часто.

Это упрек? Нет, конечно же, нет. И Саломея проглатывает обиду. Она не умеет злиться долго.

– Мы обязательно будем вместе, – обещает Аполлон, и эти слова надежнее тысячи клятв. Саломея верит ему.

Осень проходит, как в тумане. Зима пролетает быстро, как солнце по небосводу. И вот уже колесница Феба взмывает омытое дождями небо, приветствуя весну.

И лето приходит за ней.

Любовь продолжается. Бусины встреч на жесткой нити ожидания. Саломея похудела на семь кило и обрезала челку. Она подумывала осветлить волосы, но так и не решилась, ведь Аполлону нравятся рыжие. Он говорил, что это солнце ее пометило.

– Ну да, – Далматов подпирает спиной холодильник. Его темная фигура резко выделяется на фоне окна, за которым тоже темно.

Ночь наступила, а Саломея и не заметила? С ней случаются приступы рассеянности, особенно в сумерках. Желтый лютик, слепота куриная, нельзя срывать, иначе семь лет в сумерках ходить будешь…

Саломея этого не знала – и сорвала.

– Все закончилось плохо? – Илья приоткрыл створку окна, впуская горячий вечерний воздух.

– Скорее, неожиданно.

И очень больно.

Конец июня. На липах – золотистые шары цветов, невзрачных, но ароматных. Пчелы гудят. Осы ползают по винограду. И ленивый продавец изредка взмахивает газетой, больше для порядка, чем в надежде разогнать эту крылатую стаю.

И над площадью стоит туман. Он ползет со стороны заводских районов, сырой, тягучий, пованивающий серой. Запах этот перебивает аромат лип, и Саломея морщится.

Позже она решит, что туман пришел из запределья, был он этаким предупреждением, которому Саломея не вняла. Она сидела, опираясь на серый парапет, глядела на дорогу, считая проезжавшие машины.

Синий автомобиль. Красный. Зеленый. Белый, запыленный. И черный, с посеревшим кузовом.

Время тянется. Аполлон опаздывает. С ним случается такое порой – он забывает о назначенных встречах. Это ничего. Он ведь занят и спит мало, работает над диссертацией. И статьи пишет. И еще – дипломы за тех, кто сам не в состоянии их написать. А еще и Саломея.

И она смиренно ждет.

Он появился со стороны автостоянки. Саломея сразу его узнала, да и как не узнать, если Аполлон – один такой! Саломея замахала руками, сдерживаясь, чтобы не закричать. Хотелось смеяться, броситься ему на шею, обнять, поцеловать, закружить – просто так, без повода.

– Привет, – сказал Аполлон, озираясь по сторонам. – Пойдем. Нам надо поговорить.

Он взял Саломею под руку, но не как обычно, а как-то жестко, и потянул ее прочь от кафе.

– Посидим. Поговорим. Я заплачу!

Саломея почти всегда платила за двоих. У нее были деньги, а у Аполлона – нет. А пара – это ведь когда двое. И, значит, все, что принадлежит Саломее, так же точно принадлежит и Аполлону.

Она не раз и не два говорила ему об этом.

– Идем, – повторяет Аполлон. Он идет быстрым широким шагом, и Саломее неудобно поспевать следом за ним. Она надела туфли на каблуках, которые оказались ужас какими неустойчивыми.

– Подожди…

– Идем. – Он не желал слушать. Тащил Саломею вдоль парапета. Сбежал по выщербленной узкой лесенке и, остановившись в тени двух старых кленов – их ветви переплелись так, словно бы деревья цеплялись друг за друга, – выпустил руку Саломеи.

– Извини, – сказал Аполлон, хотя в тоне его не было ни капли раскаяния.

– Ничего.

Она пыталась отдышаться и успокоить желудок – почему не сердце? – в котором вдруг из ниоткуда возник ледяной ком. И этот ком надо было во что бы то ни стало растопить, пока…

– Я давно собирался тебе сказать…

Между кленами начиналась дорожка. Некогда эта часть города была парком, но потом качели куда-то исчезли, фонтан разрушился, а от былых огромных площадей город отгрыз пару-тройку кусков. От парка остался десяток деревьев и неряшливая лента кустарника, сквозь который пробивалась старая матерая крапива. Плети ее свисали на дорожку, и огромные – ладонью не прикрыть – листья ждали беспечного прохожего.

Например, Саломею.

Аполлон шел по дорожке, слишком узкой для двоих. И Саломее оставалось лишь брести следом, глядя на его спину. Широкая спина. И красивая. Сквозь белое полотно рубашки просвечивает загорелая кожа. Между лопатками – влажное пятно. А над ремнем брюк – складки, некрасивые.

И нитка красная прилипла к белой ткани. Саломея уставилась на эту нитку, не в силах отвести взгляд.

– Наверное, ты сочтешь меня подлецом, но… я женюсь.

– Когда?

Она так растерялась, что задала вопрос раньше, чем поняла смысл сказанного Аполлоном.

– Через две недели.

Женится? Он – женится?

Аполлон развернулся, вздохнул громко и повторил:

– Через две недели я женюсь. Я должен.

– А… а я?

Саломея все еще не верила. У нее кружилась голова, в глаз попала соринка, и Саломея моргала, моргала, но… становилось только хуже.

– Ты молода. Твоя жизнь только-только начинается. – Аполлон говорил эти ничего не значащие слова успокоительным тоном. И в какой-то миг Саломея просто перестала его слушать. Она смотрела на его губы, запоминая их движения. Потом, позже, ее будут мучить кошмары – темная фигура на фоне кружевной листвы, белое пятно лица и губы: они шевелятся, а Саломея не слышит слов.

– Я… я тебя люблю, – только и сумела ответить она.

– Прости.

– Я люблю тебя! – Саломея вцепилась его в руку. – Я тебя не отпущу… не отдам…