Бехеровка на аперитив - Данил Корецкий Страница 9

– Чтобы выполнить очень важное и ответственное задание: произвести испытательный запуск новой БР. [9]Времени у тебя немного, надо успеть забункероваться, а главное, принять на борт экспериментальное изделие…

«Вот дела-а-а!» – Сергеев машинально почесал затылок. Он не ожидал, что служба в новой должности начнется так бурно.

– Это еще не все, – контр-адмирал заметил растерянность молодого командира. – Есть обстоятельства, осложняющие запуск. Поэтому перед выходом будет дан специальный инструктаж об их преодолении.

– Почему не сейчас? – напряженно спросил кавторанг.

Веремеев пожал плечами.

– Похоже, пока никто об этом не знает.

И тут же взбодрил нового командира:

– Чего раскис? Кто обещал, что будет легко? Должность – это не только радость, но и большая ответственность. Если справишься – получишь досрочно каперанга! А потом, глядишь, и контр-адмиралом станешь!

– А если не справлюсь?

Веремеев тяжело вздохнул.

– Тогда никем не станешь. Тогда мы с тобой уйдем на пенсию. И еще человека три. Только других вариантов нет: заменить тебя некем. Экипаж на «России» слаженный, штурман, старпом, командиры боевых частей – опытные и надежные офицеры. Все у вас получится! А сейчас – давай на лодку. Представим тебя экипажу – и впрягайся в работу!

За 20 дней до дня «Ч».

Российская военная база в Анголе. Утро

В семь часов мы уже, как ни в чем не бывало, пили необыкновенно вкусный и ароматный кофе.

– Ну, как? – довольно прищурился Колосков. Вчерашний вечер почти не оставил следов на его лице. Может, только прожилки на носу выделялись сильнее.

– Это Хаим сам, по своему разумению. Из обыкновенной дешёвой молотой робусты! Я когда попробовал, то весь свой запас этих грёбаных растворимых помоев отдал обезьянам. В смысле, поощрил личный состав в честь двадцать третьего февраля.

– Так он у вас самородок! Прирожденный бариста!

– Кто?! – насторожился полковник.

– Бариста – это кофейный бармен.

– Ну и шо? И зачем такие слова? – Колосков осуждающе нахмурился. – Лишь бы тень на плетень навести? Или показать, что ты такой умный?

– Да нет, – смутился я. – Извини. Случайно вырвалось.

– Ну, ладно, – успокоился Колосков. – Только знаешь, как я этого твоего самородка воспитывал? Он перед тем как в сортир зайти, руки мыл с мылом. А когда выходил – прямым ходом на кухню. Объясняли ему – и завпищеблоком, и советники, и наши командиры, и ихние. «Мол, до туалета можешь мыть, можешь не мыть, это твое личное дело. Ну, а после – мой обязательно, это закон гигиены, он всех касается. Ты же за продукты берешься, за посуду, микробы переносишь…» Он слушает, кивает, соглашается. Потом руки вымоет, пойдет, оправится, и опять к продуктам!

Полковник сделал паузу, чтобы до меня лучше дошла безвыходность ситуации.

– И орали на него, и палкой по заднице поддавали, и пистолетом грозили – все бесполезно! Но российская-то армия поражений не терпит! Я взялся и сразу перевоспитал! Скажи как, если ты такой умный? Ну, скажи! Тут твоя сображалка, небось, не сработает!

Я пожал плечами.

– Подумаешь, загадка… Воспитательное упражнение номер два – и все дела!

Колосков осекся и посмотрел на меня с изумлением.

– Точно! Как узнал-то? Простоял пять минут со стаканом, так у него мозги враз просветлились! Он теперь не только руки моет – в душ после туалета несётся!

– Это хорошо, вы прирожденный воспитатель, – льстиво сказал я. – Ну, мне пора!

– Давай, быстрей вертайся, – буднично сказал полковник. – Отпускники возвращаются – значит, и повод есть!

И на старом, раздолбанном вертолете я полетел в каменный век.

За 20 дней до дня «Ч». Джунгли Борсханы. Вечер

– Зачем белый чужак пришел в наш мир? Зачем хотел убить народ нгвама?

Я с трудом понимал смесь искаженного португальского и плохого английского, но, судя по тону вопросов, они не сулили мне ничего хорошего. Из-под шапки спутанных курчавых волос меня снизу вверх зло буравили черные колючие глаза, выпучивающиеся при каждом выкрике; плоский нос широким равносторонним треугольником выдавался над большим, красным внутри, ртом, обрамленным выпуклой верхней губой и тонкой нижней. Все лицо было густо намазано черным, только вокруг глаз оставались незакрашенные круги. Он был похож на бойца группы дальней разведки в маскировочной окраске. Или на спецназовца в черной маске. Но продетое сквозь носовую перегородку перо, загнутое с двух сторон вокруг рта, портило впечатление, а такие же перья, продетые сквозь кожу на висках и головной убор – вроде шляпной тульи из дерева, с торчащими в стороны разноцветными перьями и меховой макушкой, окончательно уничтожало это сходство.

– Я друг твоего народа… Я никому не причиню зла…

Короля, конечно же, делает окружение, но даже без взгляда на почтительную свиту в насупленном человеке, который стоял сейчас напротив меня, можно было узнать вождя. Правда, какие-то особо пышные и дорогие наряды не способствовали такому узнаванию – кроме краски на нём почти ничего не было. «Почти», потому что его мужское достоинство было упаковано в длинную конусообразную деревянную трубку, широкий конец которой привязан к мошонке, а узкий, посредством веревочной петли, подвешен на шею. И всё! Вот такой аскетичный и гламурный стиль…

– Зачем принес бомбу, если друг? – жезлом, украшенным пучком ярких разноцветных перьев, вождь указал на трубу в брезентовом чехле.

Разбирательство происходило на небольшой, поросшей короткой травой поляне, очевидно, предназначенной для всяких ритуальных мероприятий, в данном случае – судилища. Под кроной баобаба возвышалось большое кресло из черного вулканического камня, даже не кресло, а трон – с высокой спинкой, увенчанной человеческим черепом и павлиньими перьями. По обе стороны кресла-трона были сложены кучки сухого хвороста, к счастью, слишком маленькие, чтобы на них кого-то сжигать.

Посередине поляны, на вытоптанном пятачке стояла жертва долга – Дмитрий Полянский, окруженный тремя конвоирами, почти упиравшимися двумя копьями и стволом «АК» ему в спину и бока, чуть в стороне лежал зачехленный маяк, на котором сидели два бесхвостых то ли павлина, то ли индюка. Передо мной стоял вождь со свитой, а по периметру толпились зрители – как я только что узнал, это был народ нгвама, который я, якобы, хотел уничтожить.

Нгвама имели далеко не процветающий вид: изможденные морщинистые лица, торчащие ребра, непропорциональные фигуры… К тому же, все они были низкого роста – самые рослые не превышали метра семидесяти, но таких можно было пересчитать по пальцам. Возможно, это следствие браков с пигмеями, а скорей всего, причины еще более банальны: ранняя сексуальная жизнь, инцест, скудная однообразная пища и отсутствие витаминов. Я расправил плечи и распрямил позвоночник, демонстрируя все сто семьдесят шесть сантиметров своего богатырского роста.