Лошадиная доза - Евгений Сухов Страница 9

В сентябре двадцатого должность начальника Московского управления уголовного розыска занял Григорий Петрович Никулин. Крепкий, коренастый мужчина, с широким скуластым лицом, глазами навыкате и легкой, как бы снисходительной улыбкой, застывшей на его слегка полноватых губах. Было ему всего-то двадцать пять лет, но за его плечами уже была ссылка в четырнадцатом году, вступление в партию большевиков в семнадцатом, служба в Екатеринбургской ЧК, командование чекистским «летучим отрядом», участие в серьезных сражениях в составе Третьей армии против румын и немцев, а также тиф, эвакуация в Москву, работа в Моссовете, заведование отделом инспекции Московской милиции.

Когда Никулин был назначен начальником МУРа, пополз слух, что Григорий Петрович участвовал в ликвидации царской семьи. Сам он на эту тему говорить не любил, но однажды проговорился своему помощнику Панову, что лично стрелял в «Николашку и его щенка». Никулина не то чтобы не любили, просто предпочитали обходить его стороной, на что Григорий Петрович отвечал взаимностью, то есть близко ни с кем не сходился. Все-таки одно дело — застрелить преступника при задержании, когда он оказывает активное сопротивление и угрожает оружием, и совсем другое — расстрелять плененного врага вместе с его ребенком. Да и не обязаны подчиненные пылать любовью к своему начальнику. Нет такого в уставе! Они обязаны его уважать и исполнять приказания.

Никулин был больше хозяйственником, нежели разыскником, и в двадцать втором году его с понижением перевели на должность помощника начальника МУРа по административно-хозяйственной части. А начальником Московского управления уголовного розыска стал Иван Николаевич Николаев: лысый, худой, интеллигентного вида молодой человек с пронзительным взглядом, от которого становилось не по себе. Впрочем, людям с чистой совестью его сурового взгляда бояться было нечего.

Когда группа Бахматова вернулась в МУР и проходила по коридору, то услышала из-за закрытой двери кабинета начальника МУРа Николаева женские выкрики. В них явно чувствовались истерические нотки. Время от времени выкрики переходили в настоящий истошный визг. Голоса самого Николаева не было слышно. Жора задержался у двери, но Коля Осипов резко дернул его за рукав: пошли, дескать, быстрее от греха. А через несколько мгновений из кабинета Николаева буквально вылетела разъяренная женщина со взглядом мегеры: золоченое пенсне у нее было сбито набок, черные вьющиеся волосы прилизаны, как у трактирного полового, что с введением новой экономической политики опять заполонили коммерческие трактиры и ресторации. Следом за разъяренной носительницей пенсне быстро вышел худой человек в сапогах бутылками и во френче едва не до колен. На худощавом лице усы и узкая бородка, как у Феликса Дзержинского. Парочка скорым шагом устремилась к выходу и мгновенно пропала за коридорным поворотом.

Мастер фотографических дел Еремин буквально дематериализовался вместе со своим аппаратом и штативом, а Саушкин, проводив взглядом странную парочку, серьезно заявил:

— Господа, я вынужден вас покинуть в связи с назревшими неотложными делами.

Своих сослуживцев Владимир Матвеевич называл «господами» тогда, когда назревали серьезные неприятности.

— Коля, а кто это был? — спросил Стрельцов Осипова, когда женщина в пенсне и мужчина с усами и бородкой скрылись за поворотом.

— А ты не знаешь? — удивленно выпучил на него глаза Николай.

— Нет, — просто ответил Жора и для убедительности пожал плечами. — Мало ли…

Осипов еще немного поудивлялся, после чего, понизив голос, произнес с наставническими нотками и явным осуждением:

— Женщина — это наш секретарь Замоскворецкого райкома большевистской партии и знаменитая революционерка Розалия Самойловна Землячка. Подпольный псевдоним у нее — Демон. Слышал о такой?

— Слышал, — кивнул Жора, что-то припоминая. — А кто таков мужчина во френче?

— Это ведь про нее Демьян Бедный написал:

— Так ты еще и стихами увлекаешься?

— Есть такое дело… А мужчина во френче, — Николай со значением помолчал, продолжая осуждающе глядеть на Стрельцова, — это Медведь.

— В смысле «медведь»? — не совсем понял Колину фразу Жора. — Вроде бы фигура у него совсем даже не медвежья.

— В смысле, фамилия Медведь… Медведь Филипп Демьянович, — ответил Осипов едва ли не шепотом. — Начальник Московского ОГПУ.

— Понял, — в тон ему приглушенно сказал Жора.

Саушкин не случайно назвал Бахматова, Осипова и Стрельцова «господами». Как только Владимир Матвеевич завернул в свое дактилоскопическое бюро, плотно прикрыв дверь, из своего кабинета вышел Николаев и, испепеляя взглядом одновременно всю группу Бахматова, рявкнул:

— Все ко мне! Живо!

В обширном кабинете начальника Московского управления уголовного розыска почти сохранилась прежняя обстановка: два стола, составленные буквой «Т». За столом, что покороче, стояло большое кресло с высокой деревянной спинкой, обитое черной затертой кожей. За длинным столом — деревянные стулья, обтянутые некогда малиновым ситцем, который напрочь выцвел и принял грязновато-розовый цвет. В углу за креслом начальника возвышался несгораемый шкаф «Меллер» весом не менее девяноста пудов. Что держал в нем начальник Московской сыскной полиции статский советник Аркадий Францевич Кошко, оставалось глубокой тайной. Равно как и то, что хранит в нем сейчас начальник Московского управления уголовного розыска Иван Николаевич Николаев.

За его спиной на стене темнело большое прямоугольное пятно. Некогда здесь висел портрет помазанника божьего, государя-императора Николая Александровича, который был снят за ненадобностью после Февральской революции. Не было в живых ни самого царя Николая, ни его семьи, империя также «приказала долго жить», а вот пятно на стене осталось. Совсем скоро его закроют новым портретом.

— Садитесь, — раздраженно бросил Иван Николаевич и первым устроился в кресло. Нетерпеливо поерзав, обвел присутствующих острым взглядом и, остановив взор на Леониде Бахматове, произнес: — Партия и Наркомат внутренних дел крайне недовольны нашей работой. Вернее, нашей бездеятельностью. А в конкретном случае — вашей бездеятельностью, уважаемый Леонид Лаврентьевич. Два года кто-то безнаказанно убивает людей. Раньше он прятал их тела в развалинах домов, теперь же настолько обнаглел, что спокойно сбрасывает их в Москву-реку, как какой-то ненужный хлам. И правда, чего ему бояться, если его никто не ищет! Ведь так, товарищ Бахматов?

Николаев буквально вонзил свой взгляд, будто бы заточенную шпагу, в старшего инспектора первой бригады. Но Леонид Лаврентьевич взгляд выдержал. Был он из потомственных рабочих, юлить не умел и не собирался этому учиться, поэтому ответил быстро и просто: