Истории про девочку Эмили - Люси Мод Монтгомери Страница 11

— Можно я помогу вам готовить ужин? — спросила Эмили; она подумала, что если будет слоняться возле кухни, то, возможно, кое-что услышит.

— Нет. Ты скорее будешь мешать, чем помогать. Сейчас же отправляйся наверх.

Эллен вперевалку удалилась в кухню, не задержавшись, чтобы проследить, пошла ли Эмили наверх. Эмили неохотно поднялась на ноги. Как сможет она уснуть в эту ночь, не зная, что будет с ней дальше? А она чувствовала, что ей ничего не скажут до самого утра, если вообще что-то скажут.

Ее взгляд упал на длинный стол в центре комнаты. Покрывавшая его большая скатерть свисала тяжелыми складками до самого пола. Черные чулки промелькнули по ковру, ткань слегка заколыхалась, и… все стихло. Эмили, сидя на полу под столом, поудобнее сложила ноги и с торжеством выпрямилась. Она услышит, какое решение они примут, и никто ни о чем не узнает.

Ей никогда не говорили, что подслушивать нехорошо — за все время, пока она жила с отцом, ни разу не было случая, когда подобное наставление оказалось бы необходимым, — а потому она сочла огромной удачей то, что ей пришло в голову спрятаться под столом.

Сквозь скатерть ей даже смутно была видна комната. От возбуждения сердце у нее билось так громко, что она боялась, как бы Марри не услышали его стука; никаких других звуков не было — лишь сквозь шелест дождя доносилось издали через открытое окно негромкое кваканье лягушек.

Марри вошли и расселись по комнате. Эмили затаила дыхание. Несколько минут все молчали, только тетя Ива вздыхала — долго и тяжело. Затем дядя Уоллис откашлялся и сказал:

— Ну, так что же нам делать с ребенком?

Никто не спешил отвечать. Эмили уже решила, что они никогда не заговорят. Наконец тетя Ива сказала плаксивым тоном:

— Она такой трудный ребенок… такой странный. Я ее совершенно не понимаю.

— Я полагаю, — робко вмешалась тетя Лора, — она обладает тем, что можно назвать артистическим темпераментом.

— Она испорченный ребенок, — заявила тетя Рут очень решительно. — По моему мнению, предстоит немало потрудиться, чтобы исправить ее манеры.

(Маленькая слушательница под столом повернула голову и бросила на тетю Рут презрительный взгляд сквозь скатерть. «А по моему мнению, твои собственные манеры не так уж хороши». Эмили не осмелилась даже шепотом пробормотать эти слова под столом и лишь беззвучно шевелила губами, но даже это приносило огромное облегчение и удовлетворение.)

— Полностью с тобой согласна, — сказала тетя Ива, — и чувствую, что мне эта задача не по силам.

(Эмили поняла: это означает, что дядя Уоллис не собирается взять ее к себе. Она очень обрадовалась.)

— По правде говоря, — заявил дядя Уоллис, — взять ее должна была бы тетя Нэнси. В том, что касается мирского богатства, она обеспечена лучше любого из нас.

— Тете Нэнси и в голову не придет взять ее; ты это отлично знаешь! — возразил дядя Оливер. — Да и слишком стара она, чтобы воспитывать ребенка… она и эта ее древняя ведьма Каролина. Честное слово, мне не верится, что в той или другой есть что-либо человеческое. Я охотно взял бы Эмили… но чувствую, что вряд ли мне это по средствам. Мне и так приходится обеспечивать большую семью.

— Вряд ли она проживет настолько долго, чтобы стать кому-то обузой, — уверенно сказала тетя Элизабет. — Она, вероятно, умрет от чахотки, как ее отец.

(«Не умру… не умру!» — воскликнула Эмили… по меньшей мере подумала она об этом с такой страстью, что, казалось, почти закричала. Она совсем забыла, что хотела поскорее умереть, чтобы суметь догнать папу по дороге на небеса. Теперь она хотела жить — только для того, чтобы Марри оказались неправы. «Я вовсе не собираюсь умирать. Я собираюсь жить… целую вечность… и стать знаменитой писательницей… вот увидите, тетя Элизабет Марри, так и будет!»)

— Да, с виду она, действительно, хилый ребенок, — согласился дядя Уоллис.

(Эмили дала выход своим оскорбленным чувствам, скорчив за скатертью рожу дяде Уоллису. «Если у меня когда-нибудь будет свинья, я назову ее в честь тебя», — подумала она… и почувствовала, что вполне удовлетворена задуманной местью.)

— Ну, знаете, кому-то все же придется приглядывать за ней, пока она жива, — сказал дядя Оливер.

(«Поделом бы вам было, если бы я умерла, а вы страдали бы от угрызений совести всю оставшуюся жизнь», — подумала Эмили, а затем, во время возникшей в комнате паузы, ярко представила свои похороны, придумала, кто будет нести ее гроб в похоронной процессии, и попыталась выбрать стих церковного гимна, который ей хотелось бы увидеть выбитым на ее могильной плите. Но прежде чем она успела решить этот вопрос, дядя Уоллис снова заговорил.)

— Ну, так мы ни к чему не придем. Мы должны позаботиться о ребенке…

(«Как я хотела бы, чтобы вы не называли меня ребенком», — с горечью подумала Эмили.)

— … и кому-то из нас придется взять ее к себе. Дочь Джульет не должна быть отдана на милость чужих людей. Что касается меня, я чувствую, что Ива не настолько крепка здоровьем, чтобы воспитывать ребенка…

— Такого ребенка, — добавила тетя Ива.

(Эмили показала тете Иве язык.)

— Бедная малышка, — сказала тетя Лора мягко.

(Что-то холодное и застывшее растаяло в этот момент в сердце Эмили. Она была трогательно рада тому, что ее так нежно назвали «бедной малышкой».)

— Не думаю, что тебе, Лора, стоит так уж глубоко жалеть ее, — уверенно заявил дядя Уоллис. — Совершенно очевидно, что она совершенно бесчувственная. С тех пор как мы сюда приехали, я не видел, чтобы она пролила хоть слезинку.

— Вы обратили внимание, что она даже не захотела в последний раз взглянуть на своего отца? — спросила тетя Элизабет.

Кузен Джимми неожиданно вскинул голову и присвистнул, глядя в потолок.

— Она испытывает так много чувств, что ей приходится их скрывать, — сказала тетя Лора.

Дядя Уоллис фыркнул.

— Ты не думаешь, Элизабет, что мы могли бы взять ее? — робко продолжила тетя Лора.

Тетя Элизабет передвинулась на стуле.

— Не думаю, что ей понравилась бы жизнь в Молодом Месяце… с тремя такими пожилыми людьми, как мы.

(«Понравилась бы… очень понравилась бы!» — подумала Эмили.)

— Рут, как насчет тебя? — спросил дядя Уоллис. — Ты совсем одна в таком большом доме. Было бы неплохо, если бы у тебя появилось какое-то общество.

— Мне не нравится этот ребенок, — резко отозвалась тетя Рут. — Она коварная змея.

(«Неправда!» — едва не выкрикнула Эмили.)

— Умелым и продуманным воспитанием можно было бы искоренить многие из ее недостатков, — напыщенно произнес дядя Уоллис.

(«Я не хочу, чтобы их искореняли! — Гнев Эмили под столом возрастал с каждой минутой. — Мои недостатки нравятся мне больше, чем ваши… ваши… — Несколько мгновений она мысленно подыскивала слово, а затем с торжеством, вспомнив одну из фраз отца, заключила: — …ваши омерзительные достоинства!»)