Мальчик, который переплыл океан в кресле - Лара Уильямсон Страница 15

Я обещаю братишке, что к тому времени мы уже найдем Перл. Но если я собираюсь сдержать обещание, нам придется несколько поднажать с нашим расследованием. Нам обоим придется сделать все возможное, чтобы связаться с Перл до того, как придет время показывать проект ПЕРЖУ родителям. Однако Билли меня не слушает: он нагнулся и копошится в грязи. Когда я говорю ему, что у него нет на это времени, потому что пришел папа, брат выпрямляется. В руке он зажал улитку. Билли вопит, что это Брайан.

– Это не Брайан, и нам уже достаточно домашних улиток, – бормочу я, вспоминая, каких усилий мне стоило оттереть с одеяла слизь.

– Это точно Брайан, – возражает Билли и кладет улитку в карман. – Ты думаешь, я бы не узнал его физиономию?

Папа ждет нас в фургоне, не выключая двигатель.

Мы забираемся внутрь и пристегиваем ремни безопасности.

– Вот вам шоколадки. – Папа кидает в нас батончиками. – Мы отправляемся за покупками.

– За чем? – хором восклицаем мы с Билли.

Я вгрызаюсь в шоколадку, обрызгивая сиденье шрапнелью из крошек.

– Будем украшать нашу холостяцкую берлогу. – Папа давит на газ. – Она у нас заблестит ярче, чем золотая рыбка в фольге. – Тут он опускает взгляд на мое запястье и спрашивает: – А что это у тебя? Я не замечал раньше.

Иногда мне кажется, что папа не обратил бы внимания даже на зомби, который пришел бы к нему и сказал: «Приятно вами полакомиться».

– А… – Я дергаю браслет, надеясь, что он порвется и упадет. – Девочка в классе дала его мне в первый день учебы. Приходится носить.

Папа спрашивает, почему я его не сниму. Я бормочу что-то о том, что кисть не пролезает, и поспешно меняю тему разговора. Я сообщаю папе, что в пятницу мы с классом поедем на экскурсию. Папа спрашивает: а куда? На крытый каток? В игровой городок? На урок езды на горных велосипедах?

– В местное садоводство, – говорю я со всем энтузиазмом, на который способен. – Мы будем наблюдать за растениями, писать заметки, а потом распланируем собственный сад. У нас будет конкурс, и кто выиграет, тот и будет выбирать, что и где сажать на старом пустыре. А потом пригласят родителей, чтобы вы посмотрели на наш сад. – Я замолкаю и глотаю кусок шоколада, прежде чем продолжить: – Как думаешь, а Перл придет, если я ее позову?

Мои слова болтаются в воздухе, как освежитель воздуха в форме елочки на лобовом стекле.

Папа не смотрит на меня; не отрывая взгляда от дороги, он прокашливается и сообщает, что Перл, скорее всего, очень занята. Мой коллега по детективному агентству пихает меня в бок локтем, чтобы я продолжил расспросы.

– А я думаю, Перл хотела бы поглядеть на сад ПЕРЖУ, – осторожно говорю я. – Может, мне позвонить ей? Номер у меня остался…

Внезапно в «Доне Карпеоне» заканчивается весь кислород, и мне хочется поглубже вдохнуть или драматично схватиться за горло. Я ведь не сказал ничего ужасного? Однако мне кажется, что сказал. Кажется, что я сказал самые ужасные на свете слова.

– Нет, ты не будешь ей звонить, – фыркает папа. – Я же уже говорил тебе. Она слишком занята для ПЕРЖУ. И у нас тоже полно дел. Надо жить своей жизнью.

Ну вот и все. Больше расспрашивать папу я не могу: мохнатое создание, поселившееся в моей трахее, мешает мне говорить, и я нечленораздельно хриплю. Билли отворачивается и глядит в окно. Это плохо: я не вижу его глаз. Я не знаю, течет ли из них вода. Все, что мне остается, – это смотреть прямо перед собой и стараться самому не заплакать. Вдобавок ко всему тупой ремень пережал мне живот. А может, дело в том, что каждый раз, когда кто-то упоминает Перл, папа становится холоднее, чем снежный человек в Арктике? Может, у меня болит живот именно от этого.

Наконец мы приезжаем в торговый центр.

– А теперь, мальчики, мы повеселимся как следует. – Папа ненадолго замолкает, а потом продолжает: – Мы ведь будем покупать разные штуки для нашей берлоги! Места, где мы можем есть фастфуд, смотреть какие угодно передачи, забыть про здоровую еду и о дурацких тюбиках краски, на которые постоянно наступаешь. И никто больше не будет пользоваться моей бритвой.

Но мне нравилась здоровая еда! И когда я наступил на тюбик коричневой краски, это была умора: я сказал папе, что у Билли понос. Мне все это нравилось. И нравилось, когда Перл была с нами. И Билли это тоже нравилось.

С этими словами папа направляется прямиком в магазин. Он берет разные штуки с полок и кладет на место, если не уверен, что они ему нравятся. В руки ему попадается подушка с рисунком скорпиона, и Билли говорит, что не хочет садиться на его жало задницей. Папа раздраженно кладет подушку обратно и взамен берет две бежевые, без рисунка, и плед цвета овсяной каши. Он заявляет, что они идеально подойдут к нашей гостиной. Да уж, вполне по-дурдомовски. Дальше папа выбирает серебряную фоторамку, стеклянную вазу, полотенце, картину с надписью «Это лучший момент твоей жизни», ершик для унитаза, спортивные штаны и несколько разноцветных гирлянд с лампочками. В самом углу я замечаю подушки с рисунком из синих ласточек. Я спрашиваю у папы, можно ли взять одну такую.

Он кивает.

Подушка напоминает мне о маминых обоях в старом доме на Ханидаун-хиллз. Как же хорошо! Я положу ее в мамино кресло.

Папа идет в отдел искусственных цветов. Броские маки, цветки душистого горошка, на которые словно надели кружевные чепчики, розы и лилии всех цветов радуги. Папа берет несколько лилий и говорит, что нам надо их купить, это ведь мамины любимые цветы. Я слышу об этом впервые. Глядя на эти длинные шелковисто-белые трубы, я думаю о том, что они никогда не умрут.

Когда папа уходит к кассе, Билли за локоть утягивает меня в другой отдел. Под люстрами, похожими на мыльные пузыри и связки лебединых перьев, он сообщает мне:

– Я могу написать объявление о пропаже Перл. Ты сказал, что нам нужно поднажать.

О нет! Я качаю головой. Рисовать людей Билли совсем не умеет. Когда он в прошлый раз рисовал мой портрет, я вышел похожим на двухголового монстра, причем обе головы были уродливыми. Когда Билли видит, что я отрицательно мотаю головой, он предлагает вместо этого позвонить в полицию. Это единственное, что нам остается.

– И что мы скажем? – Я раздраженно закатываю глаза.

– Что Перл улетела в космос и нам надо, чтобы она вернулась, – шепчет братишка.

– Прекрасная мысль, – бормочу я.

Папа возвращается, нагруженный сумками.

Мы выходим из торгового цента, и тут я вижу на парковке человека с целой связкой воздушных шаров в руках. Мне вспоминается пятый пункт из моего списка: воздушный шар. Папа считает, что я совсем рехнулся: я заявляю ему, что мне больше всего на свете нужен шарик в виде лошади. Он думает, что я уже немного староват для таких игрушек, а я говорю, что никто не староват. Иначе зачем бы взрослые мужчины летали на воздушных шарах. Папа соглашается с тем, что я в чем-то прав.