Эволюция Кэлпурнии Тейт - Жаклин Келли Страница 20

– Ну, ладно тогда.

Но дедушка меня не убедил.

В камышах что-то зашуршало, и оттуда показался папин пёс Аякс. Он радостно бросился к нам. Наверно, бегал поухаживать за Матильдой, пегой гончей, принадлежащей мистеру Гейтсу, той самой, чей уникальный переливчатый вой разносился по всему городку. Аякс поздоровался и с дедушкой, и со мной, потыкался носом, надеясь на ласку, потом кинулся в заводь и зашлёпал лапами по мелководью. Маленькая черепашка плюхнулась обратно в воду с полусгнившего бревна, и собака неуклюже бросилась за ней. Аякс обожал гоняться за черепахами и другими мелкими речными существами, но обычно ничего земноводного поймать не мог. Он был, можно сказать, специалист по пернатым. Но на этот раз он, к моему удивлению, сунул-таки морду в воду. И сам изумился, когда оказалось, что у него в пасти не менее изумлённая черепаха.

– Аякс! – скомандовала я. – Фу! Прекрати. Положи на место.

Он подбежал к нам, страшно довольный положил черепашку к моим ногам и стал отряхиваться. Потом сел, преданно заглядывая мне в глаза.

– Он считает, что всё сделал правильно, – сказал дедушка. – Лучше похвали его, а то все старания твоего отца по дрессировке пойдут насмарку.

– Ну, так и быть. Аякс – хороший пёс, – я потрепала его по загривку. – А что делать с черепахой? У Тревиса уже есть одна, боюсь, мама двух не выдержит. Придержите Аякса, а я отнесу черепашку в воду.

– Пойду прогуляюсь по бережку. Нечего ему видеть, как ты её выпускаешь. А то он начнёт во всём сомневаться, глядишь, и команды перестанет выполнять.

Он повёл собаку вдоль берега. Когда они скрылись из виду, я осмотрела черепашку. Как это она ухитрилась попасться в зубы здоровому, неуклюжему сухопутному зверю? Старая? Больная? На вид с ней всё в порядке. Такая же, как все речные черепашки. Может, просто глупая? Может, лучше ей умереть и не плодить таких же глупых черепашек? Поздно, я уже вмешалась, теперь я за неё отвечаю. Интересно, помогаю ли я выживанию неприспособленных? Я бросила черепаху обратно в воду, и она моментально исчезла из виду.

– Готово! – заорала я. – Можно отпускать.

Я взобралась на крутой берег, и Аякс помчался мне навстречу. Он обнюхал мои ладони, ища черепаху.

– Нету, – я показала ему пустые руки. – Видишь?

Клянусь, пёс всё понял – уши поникли, и он отвернулся от меня.

– Всё, нету, прости, Аякс. Иди сюда, мой хороший.

Я погладила собаку, почесала ему бока – он это любит. Теперь я до вечера буду пахнуть мокрой псиной.

– Хорошая собачка, ты хорошая собачка.

Он немного развеселился и, похоже, простил меня. Мы вместе вернулись к дедушке. Аякс наткнулся на огромную нору. Давно таких не видела. Похожа на барсучью, пахнет как барсучья, но барсуки в этих краях теперь редкость. Аякс радостно засунул нос прямо в нору – запах-то какой.

– А что там? – крикнула я дедушке, который уставился на маленький, ничем не примечательный кустик. – Пошли, Аякс.

Я потянула собаку за ошейник, а не то достанется его носу от разгневанного обитателя норы.

– Горошек, – отозвался дедушка. – Похоже на волосатый горошек, но может быть и мутант. Посмотри, тут непарный листочек у основания.

Он отщипнул веточку и протянул мне.

– Давай сохраним.

Скучное растение. Но я положила его в банку и надписала: «Волосатый горошек (мумутан?)».

– Смотри, вот гусеница. Никогда не выводила бабочку из гусеницы?

Дедушка подцепил прутиком извивающуюся толстенную мохнатую гусеницу. Никогда таких здоровых не видела. Два дюйма, не меньше. (Вернее, пять сантиметров. Дедушка сказал, что настоящие учёные пользуются европейской метрической системой и скоро все в Америке на неё перейдут.) Гусеница была покрыта толстым мехом и казалась плюшевой. Так и хотелось погладить ее, как кошку. Но я учёная, мне всю жизнь говорили, что мохнатые гусеницы больно жалятся. Только я не знала, просто больно или очень больно.

– Как она называется? – спросила я дедушку.

– Не знаю точно. Их несколько видов, и они похожи. Невооружённым взглядом не различишь. Надо ждать, пока она не превратится в бабочку.

– А они сильно жалятся?

– Потрогай, тогда узнаешь. Возникает интересный вопрос. Как далеко ты способна зайти ради любви к науке? Есть над чем задуматься.

Может быть, может быть. Или лучше дать кому-то из мальчишек пенни, пусть они трогают. Но тогда придётся расплачиваться ещё раз – точно попадёт от мамы. Не стоит того.

– Давайте заберём его домой, я его выращу. Назову Пити.

– Кэлпурния, ты скоро убедишься, что не стоит давать имена подопытным объектам.

– Почему? – я засунула Пити вместе с веточкой в самую большую банку, литровую, с дырочками в крышке.

– Это мешает полной объективности наблюдения.

– Мешает чему, дедушка?

Но дед уже отвлёкся, разглядывая какие-то следы.

– Лиса, наверно, – пробормотал он. – И, похоже, пара лисят. Это хорошо. Я боялся, что их всех уже выжили койоты.

Когда мы вернулись домой, обнаружилось, что Сэм Хьюстон и Ламар притащили домой огроменного сома. Они его уже взвесили, сом потянул на сорок пять фунтов. Огромный разинутый рыбий рот окружён торчащими усами с карандаш толщиной. Страшный до ужаса. Но даже самые крупные сомы не особо пытаются сорваться с крючка. Так что не такое уж это достижение. Самое трудное – вытащить его из воды и дотащить до дома, не задев ядовитые шипы на плавниках.

На ужин были огромные ломти рыбы, обвалянные в кукурузной муке и зажаренные до хруста. Мне казалось, что рыба всё равно подванивает тиной, но всем остальным на это явно было наплевать. Мне есть не хотелось. Мне не хотелось даже глядеть на рыбу. Она же такая огромная, ростом почти с младшего братишку. Такая здоровая, что может ухватить меня за ногу, а я плаваю в реке каждый день. Я представила себе, как она меня хватает и тащит прямо на дно. И держит там долго-долго или просто долго, зависит от того, с какой стороны посмотреть – с моей или с рыбьей.

И потом меня найдут, волосы змеятся в воде, как у Офелии. А может, и не найдут ни кусочка, нечего будет хоронить. Может, только рубашку найдут. Можно разве, чтобы были гроб и похороны, когда осталась одна рубашка? Наверно, нет. А если рука или нога? Похоронили же они руку генерала Джексона. А если только голова? Голова, наверно, сойдёт.

Тут я решила, что довольно уже размышлять на эту тему и лучше об этом вообще не думать. Но ещё долго, купаясь в реке, я вспоминала то рыбьего Левиафана, готового растерзать меня на части, то всяких микроскопических существ, так и кишащих вокруг. Жуть какая-то. Иногда знание убивает всю радость или, по крайней мере, её притупляет.

Особенности шелковичного червя, как известно, появляются на соответствующих стадиях гусеницы или кокона.