Тайна монеты Каракаллы - Сергей Карпущенко Страница 3

Мама обрадовалась было, но ее радость тотчас угасла, как только она разглядела багровые пятна на шее сына, — ночь была такой светлой, что кровоподтеки отчетливо выделялись на белой, незагорелой коже.

— Нет, ты не сочинял, — с ужасом и тревогой произнесла она. — Прошу тебя, давай уедем отсюда! Я просто боюсь за тебя!

— Нельзя ехать, — вздохнул Володя, который и сам бы с удовольствием смылся поскорее с этой страшной горы. — Завтра утром в милицию пойдем. И ты со мной, подтвердишь, что это правда…

Володя ушел в свою комнату, лег в постель и, как ни странно, сразу же заснул. Спал он крепко, без сновидений и даже не слышал, как под утро по железной крыше дома, по листьям фруктовых деревьев застучали капли дождя.

Он проснулся, когда беленый потолок и стены были исчерчены яркими солнечными полосами, пробившимися сквозь щели между наличником окна и занавеской. Володя сразу же вспомнил, что случилось с ним вчера, но чей-то негромкий кашель не позволил ему погрузиться в ужасные воспоминания. Володя приподнялся на постели, чтобы узнать, кто кашляет, и увидел Леньку Кошмарика [1], сидящего на стуле закинув ногу на ногу высоко и развязно.

Володя безумно обрадовался другу, который исчез из его жизни на целую зиму и весну. Выглядел Ленька просто обалденно! Его белобрысая голова была повязана банданом с названием рок-группы «Алиса», которую уважал и сам Володя, плечи обтягивала блестящая кожа куртки-косухи с десятком застежек «молний», из-под косухи выглядывал капюшон балахона, а с шеи свисал медальон-подвеска — все это с символом «Алисы»! На тощем запястье руки Кошмарика болтался железный браслет — опять же от «Алисы», а на пальце красовался большущий перстень с черепом. Если приплюсовать к этому наряду еще серьгу в ухе и широкие штаны-трубы, ниспадавшие на крутые шузы с толстенной подошвой, то всякий знаток узнал бы в Кошмарике записного алисомана. Ленька, видно, и сам находился на пике довольства собой — лицо его было важным, он дрыгал поднятой ногой, делая это в такт музыке, которую слушал с плейера через большие и, видно, дорогие наушники.

Увидев, что Володя проснулся, он щелкнул кнопкой плейера, выключая его, и радостно воскликнул: «Хей хоп!» Потом вразвалку подошел к лежащему Володе и шлепнул своей ладонью по его поднятой ладони.

— Ну, как живешь-здравствуешь, старик! — затараторил он, как обычно. — А я вот утром сегодня тебе позвонил, батю дома застал, он мне и сказал, что ты на фазенду уехал. Ну, я сразу на трейн [2] электрический — прыг да и к тебе. Хочу позвать тебя на концерт «Алисы» — в БКЗ через неделю они «Черную метку» лабают. Билеты есть — от меня тебе презент.

Володя смотрел на Кошмарика, напялившего на себя все, что только может найти записной алисоман, не просто с удовольствием, а с восхищенным умилением. Смотрел молча — только улыбался. Но улыбка вдруг исчезла с лица Володи — он вспомнил все, что случилось с ним вчера. Кошмарик, казалось, понял, почему загрустил друг, присел к нему на кровать и с сочувствием сказал:

— Слыхал уже все про тебя — мамаша твоя рассказала. Да, вляпался ты, Вольдемар, по самые уши. Нет, пока не вляпался, конечно, но мог вляпаться. Это же скины на тебя напали, точно тебе говорю — натуральные скины…

В комнату вошла мама. Она, оказывается, расслышала из-за двери последнюю фразу Кошмарика, а поэтому взволнованно спросила у него:

— Леня, о ком ты говоришь? Кто такие эти скины?

Кошмарик несколько смутился — экзаменов он не любил:

— Скины? Ну кто ж не знает, кто такие скины… Скинхеды, бритоголовые, нацисты. Когда видят своих, так приветствуют — хайль Гитлер. Бомберы носят — ботинки такие тяжелые, почти как у меня, только обязательно с белыми шнурками…

— Да оставь ты про шнурки! — просто взмолилась мама. — Почему они могли напасть на Володю?

— Как — почему? — Вопрос был непонятен Кошмарику. — Они же фашисты! Кого увидят в подходящем месте, того и убьют «бабочками» своими…

— Какими еще бабочками?! — чуть не плакала испуганная мама.

— «Бабочки»? — усмехнулся Кошмарик, вошедший во вкус. — Ножи такие, хитрым образом раскладывающиеся, с узкими лезвиями. Они потом у убитых уши ими отрезают и посылают в посылках родственникам…

Тут Володя, видя, что мать близка к истерике, нашел нужным смягчить впечатление о рассказе про бритоголовых:

— Ладно, не болтай про уши — это просто россказни про скинов такие ходят, чтобы пострашнее было. Да и при чем тут «бабочки», если меня душили? И откуда здесь, на горе, скины возьмутся?

Кошмарик нашелся быстро — ему отчего-то было приятно, что он сумел произвести такое сильное впечатление на Володину маму, человека ученого и солидного.

— Ну, не скины, так сатанисты, — брякнул он. — Им человека задушить, а потом в котле сварить — что плюнуть.

— Виктория Сергеевна, не желающая понять Кошмарика, увидев череп на его перстне, вскрикнула:

— Да что за ужасы ты говоришь! Володя, поднимайся, завтракай вместе с Леней, и мы сейчас же идем в милицию! Эта гора со всеми скинами и сатанистами с «бабочками» у меня ходуном ходить будет!

Они вышли из дома уже через двадцать минут, узнав у хозяев, где найти представителей порядка. Оказалось, что на всю Воронью гору с ее поселком имелся лишь один участковый милиционер, а найти его можно было на почте. Это показалось маме очень странным и даже подозрительным. Участковый принимал там посетителей в определенные часы дня, и они направлялись сейчас к зданию почты. Кошмарик, снова напяливший поверх бандана наушники, шел, засунув руки в карманы широчайших «труб».

Они быстро нашли здание почты — двухэтажное, деревянное, крашеное, судя по всему, последний раз еще в эпоху Брежнева, поднялись на второй этаж. Немолодой, лысоватый, усатый и усталый участковый сидел за столом. Его кожаная сумка и фуражка лежали на столе, а в руке стража порядка была газета.

— Простите, вы и есть участковый уполномоченный? — вежливо спросила у него мама, которой было неудобно отвлекать его от чтения.

Участковый взглянул на нее заспанными глазами и ответил:

— Ну да, он самый. А вы чего хотели?

— Понимаете, — заговорила она, — вчера на моего сына на вверенной вам территории было совершено нападение! Его кто-то едва не задушил!

Участковый отчего-то взглянул не на Володю, а на Кошмарика. Его взгляд скользнул по бандану, серьге алисомана и остановился на перстне с черепом. Милиционер усмехнулся, а потом достал из папки мятый лист бумаги, ручку, подал все это Виктории Сергеевне и сказал:

— Пишите заявление о случившемся.

— Мне писать или… пострадавшему? — растерянно спросила она.