Я превращаюсь в дождь - Эльвира Смелик Страница 4

Егор незаметно придвинулся:

– Ты чего застыла?

Услышав рядом его голос, Олеся знакомо опустила голову и качнулась в сторону, чуть-чуть, как будто он не спросил, а замахнулся. Или ей стало жутко стыдно? Хотя кто сейчас стыдится из-за неправильных ответов у доски?

Все-таки прошептала:

– Я забыла, как массовую долю обозначают. Наверное, всю силу воли вложила, чтобы выдавить из себя эту фразу. Ну что за странное существо?

– Двоечница, – снисходительно бросил Егор.

Прочитал задание в учебнике, оглянулся через плечо и, убедившись, что Евгения Александровна смотрит в другую сторону, исправил коэффициент в одном из составленных Олесей соединений, а затем торопливо написал формулу для расчета целиком.

– Сама дальше сделаешь?

– Ага.

Олеся застучала мелом по доске, белая пыль посыпалась вниз. Егор дорисовал последний изомер, про дурацкую рожу уже не вспомнил. Тем временем Ковалева отмучилась и направилась к своей парте, а химичка развернулась в сторону доски. Начала она почему-то с Олеси, хотя та еще дописывала последние цифры. А ведь гораздо логичнее было бы по порядку номеров спрашивать.

– Ерганова, объясни нам, почему в первой формуле один атом кислорода?

В той самой, которую Егор исправил.

Олеся смешалась. Отчего? Не знала ответа? Или подумала, что он ошибся, невольно подставил ее? Ведь не скажешь же теперь: «У меня по-другому было. Это Воронов поменял». Стояла молчала, смотрела на формулу, будто ждала, что та сама ответит. А химичка смотрела на нее, потом качнула головой, проговорила одновременно и подбадривающе, и нетерпеливо:

– Слушаю.

– Да потому, что здесь валентность углерода равна двум, – уверенно выдал Егор.

Евгения Александровна перевела взгляд на него:

– Воронов, я разве тебя спрашивала?

– Ну-у… – протянул Егор невозмутимо. – А зачем вообще спрашивать? И так же все очевидно.

– Но мы же вроде в школе на уроке, – напомнила учительница с наигранным негодованием. – Имею законное право вопросы задавать. Ты ведь не будешь возражать? Правда, Олеся? – И, поймав взгляд девушки, Евгения Александровна продолжила: – Тогда скажи, почему при расчете взяла именно такое значение коэффициента.

На этот раз Егор не стал дожидаться:

– Так ведь…

– Воронов, мне обе оценки тебе ставить? – перебила его учительница.

– На кой мне сразу две? – возмутился Егор. – Я не жадный. Могу поделиться. – Он указал большим пальцем на Олесю. – Да она все знает. Просто стесняется.

– Понятно. – Евгения Александровна поджала губы, сложила руки в замок. – А ты у нас, как благородный рыцарь, не можешь пройти мимо, если дама попала в беду? Тогда объясняй обе задачи. Справишься – двойки у Ергановой не будет.

– Да не вопрос. Тем более она действительно сама решала. Я видел.

Конечно, он объяснил. Не обращая внимания на то, что Олеся пыталась возразить.

Заставить ее замолчать было легче легкого. Достаточно поймать взгляд и посмотреть пристально. Тогда она сразу опускает голову, прячется. Так ежик в клубок сворачивается. Только он колючий, не подступишься, а эта…

Когда Егор вернулся за парту, Леха встретил его удивленно приподнятыми бровями:

– С чего вдруг?

Хотел повторить недавние слова Егора, но не вспомнил точно, какую фразу тот завернул тогда. Все равно ведь по смыслу получилось похоже.

Друг потер ладони, избавляясь от остатков меловой пыли, проговорил невозмутимо:

– Евгения же все объяснила. Про рыцаря.

Леха ухмыльнулся.

– Ну-ну, – произнес многозначительно.

У кого на чем отношения строятся. Например, с Ларой у него – на давнем соседстве и знакомстве еще со времен младенчества. А вот с Вороновым – на нескончаемом соревновании, в котором призом может стать что угодно. Ну или кто угодно. Как уж сложится. Даже если приз не особо ценный – поставить на полочку и забыть. Главное, что в процессе интересно. И лишние слова не нужны, когда правила давно установлены. Никаких обсуждений и разговоров, хватает красноречивого взгляда.

У Лехи приподнялись уголки рта, обозначив улыбку, чуть неприязненную, чуть вызывающую. А Егор, наоборот, сжал губы, прищурился. В темно-синих глазах заплясали бесы. Ну к чему тут слова?

К обеду солнце особенно разъярилось, старательно прогревало воздух, асфальт, стены домов и все остальное, будто расплавить пыталось. Физкультура на улице – как отдушина. Потому что на улице хорошо, а в классах, окна которых выходят на солнечную сторону, – вплоть до мучительно. Особенно в маленьком кабинете истории, особенно после десяти кругов по стадиону.

Даже проветривание не помогало. Если просто открыть окно – никакого эффекта. Если окно и дверь – получался сквозняк, и с учительского стола дурными белыми птицами постоянно вспархивали какие-то листочки. А дверь время от времени норовила захлопнуться с оглушительным грохотом. Вот и страдали десятиклассники, по-настоящему страдали. Совсем разомлели и едва не засыпали.

Большинство давно уже стянуло пиджаки (некоторые их даже надевать не стали после физкультуры), парни ослабили узлы галстуков. Наверное, одна Олеся осталась в полной форме. Как-то неудобно было – раздеваться в классе, при всех.

К концу урока воздух стал тяжелым и плотным. Вдыхаешь его и понимаешь, что бесполезно. Все равно что водой дышать. Олеся с трудом переносила духоту. Над верхней губой выступили капельки пота, хотелось уронить голову на парту, закрыть глаза. Как в кино показывают, когда где-нибудь – на космическом корабле или в подводной лодке – заканчивается запас кислорода. И члены экипажа сидят на полу, прислонясь спиной к стене, с волосами, прилипшими к мокрым лбам, и постепенно засыпают, чтобы больше никогда не проснуться.

Звонок прозвенел, а даже обычного оживления не получилось. Движения ленивые, будто при замедленной съемке. Или Олесе это только кажется? Нужно скорее выйти в рекреацию, там свежее.

Она почти достигла двери, когда от учительского стола долетело:

– Ерганова, подойди сюда!

Все-таки услышала, хотя в уши словно ваты набили. Подошла.

– Олеся…

А дальше какое-то сплошное «бу-бу-бу». Или она окончательно оглохла, или мозг отказывался работать при спертом воздухе. Это так и называется – кислородная недостаточность.

Олеся не разбирала слов, но старательно кивала, чтобы учительница отвязалась побыстрее. И каждую секунду ей хотелось выдохнуть умоляюще: «Можно, я пойду?», но она никак не решалась.

Спине в одно мгновение стало нестерпимо жарко, и она тоже промокла от пота.

– Ну хорошо. Иди, – пробилось сквозь вату в ушах.