Этот Вильям! - Ричмал Кромптон Страница 5

Мистер Браун положил ключ в карман.

— Такой возможности у тебя не будет, — сухо заметил он.

Вильям поплелся в сад. С грустью глянул он через ограду, но девочки, живущей по соседству, не увидел, а значит, не стоило забираться наверх за сочувствием. Поистине судьба к нему не благоволила. Глубоко вздохнув, он вышел через садовую калитку и побрел по дороге, засунув руки в карманы.

Жизнь без лука представлялась ему никчемной. У Джинджера есть лук, у Дугласа есть лук. И только он, Вильям, будет печальным исключением, мальчиком без лука и стрелы, изгоем; потому что лук и стрела — это шик. Если бы кто другой разбил окна или попал в старую кошку, у которой недостало ума держаться подальше!

Он дошел до перелаза в изгороди, за которой начиналось поле, и уселся на жердочке в полнейшем унынии, подперев подбородок ладонями. Просто не стоило жить.

— Противная старая кошка! — громко сказал он. — Противная старая кошка! И ведь ее даже не задело, а она начала орать и носиться! Просто от злости. А окна! Будто стекла такие уж дорогие и так уж трудно их вставить. Я мог… я мог бы их сам вставить, если бы у меня были…

Он остановился. Кто-то приближался к нему по дорожке. Весело, легко. Стоячие уши фокстерьера, задранный нос ретривера, пышный хвост колли, а, видимо, от таксы — чуточку сплюснутое туловище, которое слегка подрагивало от ощущения радости жизни.

Пёсик-дворняга с радостным приветственным лаем остановился перед Вильямом и смотрел на него дружелюбно, нетерпеливо, жаждая общения.

— Крысы! Ищи! — лениво сказал Вильям.

Пес слегка подпрыгнул и ждал, припав к земле, расставив передние лапы, озорно поглядывая на мальчика. Вильям отломил от куста ветку и кинул. Возбужденно лая, пес бросился за нею, поднял, начал терзать, подкинул, схватил ее, рычал на нее, наконец принес Вильяму и нетерпеливо ждал, часто дыша, скаля зубы, явно улыбаясь, прося еще.

Упавший было духом Вильям ожил. Он спустился с перелаза и рассмотрел надпись на ошейнике. Там было только одно слово: «Джамбл» [1].

— Эй! Джамбл! — крикнул он, выходя на дорогу.

Джамбл запрыгал вокруг него, заметался туда-сюда, кусал его ботинки, кидался на него, бурно выказывая свое дружелюбие, опять отскакивал, прося еще ветку, схватил ее, крутился с нею, рычал на нее, потом разжевал и положил к ногам Вильяма.

— Молодец, старина, — одобрительно сказал Вильям. — Молодец, Джамбл. Ну, идем.

Джамбл последовал за ним. Вильям гордо шел по деревне с видом новоявленного хозяина, а Джамбл немного позади.

Вильям то и дело поворачивал голову и повелительно свистел, отзывая поотставшего Джамбла от изучения придорожных канав и обочин. В таком командном свистке Вильям практиковался и прежде, когда был один, чтобы быть подготовленным к тому благословенному дню, когда судьба подарит ему настоящую, его собственную живую собаку. Покуда же судьба, в лице родителей, не внимала его мольбе.

Вильям блаженствовал. Джамбл плавал в пруду, приносил палки, которые закидывал Вильям. Он неистово стряхивал воду, осыпая Вильяма брызгами; он гонял кур, на него набросилась кошка, он облаял стадо коров; он стянул на землю занавеску, которую повесили сушиться в саду; он озорничал, был забавным и совершенно неотразимым; и он полностью признал Вильяма. Когда Вильям как бы непринужденно поворачивал за угол и потом, затаив дыхание, ждал, пойдет ли за ним заигравшийся Джамбл, тот всегда со всех ног мчался и догонял его.

На ланч Вильям немного опоздал. Отец, мама, старший брат и сестра уже начали есть. Он тихо и незаметно проскользнул на свое место. Отец читал газету. Мистер Браун всегда внимательно прочитывал две ежедневных газеты — одну за завтраком, другую за ланчем.

— Вильям, — сказала миссис Браун, — мне бы очень хотелось, чтобы ты являлся вовремя. И чтобы ты причесывался, прежде чем сесть за стол.

Вильям поднял было руку, чтобы пригладить волосы, но, увидев, какая она грязная, поспешно опустил.

— Нет, Этель, милая, я не знала, что кто-то снял коттедж Лаванда. Художник? Чудесно! Вильям, дорогой, сиди же спокойно. Они уже въехали?

— Да, — сказала Этель, — они сняли его на два месяца. О Боже, только взгляните на эти руки!

Вильям спрятал руки под стол и свирепо посмотрел на сестру.

— Пойди и вымой, дорогой, — спокойно сказала миссис Браун.

Она была матерью Вильяма в течение одиннадцати лет и научилась терпению.

Вильям неохотно поднялся.

— Они не грязные, — возмущенно сказал он. — Они бывали и грязнее, а вы ничего не говорили. Не могу же я все время намывать их. У некоторых руки грязнятся быстрее, чем у других, и если их все время мыть, будет только хуже, и…

Этель застонала, отец опустил газету. Вильям быстро, но сохраняя чувство собственного достоинства удалился.

— И посмотрите на его ботинки! — сказала Этель вдогонку. — Все в грязи, а чулки насквозь промокли, даже отсюда видно. Похоже, он залез в пруд и…

Дальше Вильям не слышал. Иногда он испытывал к Этель настоящую неприязнь.

Он вернулся несколькими минутами позже, сияя чистотой и со свирепо зачесанными назад волосами.

— А ногти-то, — пробормотала Этель, когда он усаживался.

— Ладно, — сказала миссис Браун, — рассказывай дальше об этих приезжих. Вильям, держи нож правильно, дорогой. Ну, Этель?

Вильям ел молча, а поев, сделал важное сообщение.

— У меня есть собака, — значительно сказал он.

— Какая собака? Кто тебе ее дал? — одновременно спросили Роберт и Этель.

— Никто не дал, — сказал Вильям. — Она увязалась за мной сегодня утром и никак не отставала. Она все бежала за мной и пришла сюда. Я никак не мог от нее отвязаться.

— Где она сейчас? — встревожилась миссис Браун.

— В саду.

Мистер Браун сложил газету.

— Надо думать, роется в моих клумбах, — сказал он с безнадежным смирением.

— Я его крепко привязал, — уверил отца Вильям. — Я привязал его к дереву, которое посреди роз.

— В розарии! — простонал отец. — О Боже!

— Ты его покормил? — строго спросил Роберт.

— Да, — ответил Вильям, избегая взгляда миссис Браун. — Я нашел в кладовой несколько завалявшихся кусочков.

Отец посмотрел на часы и поднялся.

— Сегодня же отведи собаку в полицию.

— В полицию! — хрипло повторил Вильям. — Эта собака не потерялась. У нее просто нет хозяина, по крайней мере, не было. Бедная, — прочувствованно продолжал он, — ей не много надо для счастья. Она может спать в моей комнате и есть объедки.