Правило левой ноги - Александр Етоев Страница 9

– Кири-ку-ку! – пропел он веселым тенором, в котором трудно было теперь признать тот хрипастый, тоскливый голос, какой мы слышали в начале нашей истории.

Причиной этого вечернего чуда была, похоже, удивительная труба.

Пританцовывая на легких лапах, он прошелся гоголем по сараю.

Свысока посмотрел на гору опротивевшего цветного лома, Эверестом уходящую к потолку.

Клюнул в лоб дурацкого Чижика-Пыжика, которого его скупердяй-хозяин уже в третий или четвертый раз спиливает с гранитного постамента на Фонтанке под каким-то мостом. Жизни бронзовому Чижику-Пыжику оставалось ровно до понедельника, когда откроют ближайший пункт по приемке цветного лома.

Петушку на это было плевать. Он – птица благородных кровей, и никто его теперь не заставит надрываться на этой железной каторге.

Перед мысленным петушиным взором промелькнула вся его жизнь…

Детским клювиком разбитая скорлупа.

Первый склеванный червячок-опарышек.

Первый выигранный петушиный бой…

И далекая счастливая встреча с человеком из созвездия Ориона.

Тыквоголовый появился из воздуха в тот момент, когда нож убийцы был всего в сантиметре от петушиной шеи. Силой взгляда он заставил жреца отвести ритуальный нож и убраться подобру-поздорову.

Затем он остановил толпу, которая окружила жертвенник, чтобы наказать святотатца, и спокойно – в левой руке петух, в правой – легкий саквояжец из кожи – покинул языческую молельню.

– Какая у вас неправильная планета, – сказал он возвращенному к жизни и не пришедшему еще в себя петушку, когда они удалились от капища на безопасное расстояние. – На нашей за такое злодейство превращают в горшок для кактуса.

– Язычники, – ответил спасенный. – Чего от них, несмышленых, ждать. Им бы только на мечах кандыб аться да лебезить перед своими богами. А богов у них, что блох на собаке.

– Это все от недостатка еды, но я исправлю эту несправедливость, – твердо пообещал пришелец и вытащил из саквояжа цилиндрик, исписанный нечеловеческими словами.

«Это все от недостатка ума», – собрался возразить петушок, но передумал и возражать не стал. Ему страсть как хотелось знать, каким способом его незваный спаситель думает накормить планету.

– Этот многофункциональный монокуляр, – произнес тыквоголовый с почтением, поводя своей медной трубкой перед клювом спасенной птицы, – кроме прочих полезных свойств, служит также для мгновенного переноса в любую точку бесконечной Вселенной любого материального тела. А во Вселенной есть такие планеты, где еды вокруг хоть заешься. Не надо даже руку тянуть, еда сама тебе в рот запрыгивает, только успевай переваривать. Налажу-ка я, пожалуй, сюда доставку из этих миров еды. Буду раздавать ее даром всем нуждающимся в телесной пище.

– Так может лучше их всех туда? – резонно возразил петушок. – Пусть сами там с собой разбираются. И здесь от них спокойнее станет – воздух чище и все такое».

– Не могу, – ответил тыквоголовый, – в этом случае нарушается принцип свободной воли. Да и, подумай, чисто технически: сколько лет займет перенос всех нуждающихся на другие планеты? Трубка-то у меня одна, и пропускная ее способность один человек за раз, включая багаж».

В общем, мудрый петушиный совет был отвергнут как негуманный и непрактичный.

Потом-то, уже помыкавшись, попутешествовав по векам и странам, тыквоголовый на горьком опыте убедился, кто из них прав.

Впрочем, дружбе человека и птицы эта правда нисколько не помешала.

Так они и бродили вместе, тыквоголовый из созвездия Ориона и простой петушок с Земли.

Один хотел переделать мир, сместить русло человеческой эволюции в направлении добра и прогресса – для того он и появился здесь, для того и пересек полгалактики, углядев однажды в монокуляр какую-то земную несправедливость.

Другой просто любил хозяина, помогал ему и его осаживал, когда хозяин, распираемый альтруизмом, готов был снять с себя последние шаровары, чтобы какие-нибудь полинезийские голодранцы могли прикрыть свою туземную наготу.

Петушок стал добровольным слугой своего тыквоголового благодетеля – впрочем, эти их взаимные отношения были лишь условностью и не больше.

Сам бессмертный, петушиный хозяин сделал вечным и своего любимца, перестроив ему с помощью трубочки соответствующие цепочки генов.

Вместо длинного инопланетного имени, которое, как петушок ни старался, невозможно было даже запомнить, не то что произнести вслух, хозяин, чтобы облегчить его муки, выбрал себе имя попроще – Ибрагим ибн Абу Аюб, в честь знакомого бродячего дервиша, встретившегося им однажды в пути. Петушок сократил это имя до живого и домашнего – Ибрагимушка.

Они служили при дворах фараонов, царей Востока и венценосцев Запада в должности звездочетов и предсказателей и справлялись с этим делом успешно.

Но главной целью их скитаний по свету было переделать умы. Вселить в тирана семена милосердия, привить монарху вакцину совести, царедворцу – бескорыстие и правдивость.

Трубка им давала возможность жить, не думая о хлебе насущном.

Где-нибудь в пустыне, или в горах, или в море, сидя на утлой палубе, только стоило навести трубу на мало-мальски обеспеченную планету, как буквально через пару минут появлялись и еда и питье.

Петушок поначалу все опасался, что однажды его добрый хозяин, отправившись в поход за едой, забудет возвратиться обратно. Поводом для подобных мыслей было то банальное обстоятельство, что все попытки переустройства мира, терпеливо предпринимаемые хозяином, кончались или поспешным бегством, или просто их отставкой от службы.

Любой другой на месте его хозяина давно изверился бы в собственных идеалах и, обладая таким подспорьем как всемогущий многофункциональный монокуляр, сбежал из этого земного болота. Любой другой, но только не его Ибрагимушка.

Наивности в нем, конечно же, поубавилось, но не настолько, чтобы отступиться от цели.

А потом произошло непредвиденное – вдруг исчезли и трубка и саквояж.

Как давно это было!

Ах как это было давно!

До Дадона или после него?

Нет, не после – после быть уже не могло, после были побег, погоня, были поиски исчезнувшего хозяина, страх, отчаянье, скитанья по свету…

Стрелы памяти одна за одной били прямо в петушиное сердце. Шелк атласной петушиной бородки потускнел, голова поникла.

Где вы, те благословенные времена, когда теплыми египетскими ночами он нес стражу на вершине горы и смотрел, как африканские звезды отражаются в излучинах Нила?! А Гранада, а снежные вершины Сьерры-Невады! Где ты, верный друг Ибрагимушка, пропащая твоя тыквенная башка?! Где вы, добрые Ибрагимушкины ладони, и зернышки из этих ладоней, и мягкая парчовая тряпочка, которой Ибрагимушка после ужина обтирал ему испачканный клюв?!