Быть котом - Мэтт Хейг Страница 9

Вместо этого он пообещал маме, что умоется и почистит зубы, и в сонном оцепенении заполз по лестнице на второй этаж. Там он шагнул к кровати (не умывшись, не почистив зубы и даже не задернув шторы), упал на матрас и, едва успев натянуть на себя одеяло, провалился в самый глубокий и самый тяжелый сон в своей жизни.

Еще не открыв глаз, Барни понял, что-то не так.

Во рту у него было сухо, как в пустыне. Сердце стучало быстро, но мягко, напоминая тихую барабанную дробь. Но это еще полбеды. Все тело стало другим. Горячим, каким-то съежившимся, словно сжатый кулак, который никак не получается раскрыть.

Сверху ощущалось что-то мягкое. Большое, тяжелое и мягкое. Когда он открыл глаза, ничего не изменилось, потому что за окном все еще была ночь. Однако он быстро начал различать очертания предметов, как будто у него откуда-то взялось ночное зрение.

Из серой темноты выступали длинные черные каплевидные тени.

«Я в пещере. В очень мягкой, уютной — и восхитительно теплой пещере».

Проснувшись окончательно, он понял, какая это нелепая мысль. Он, должно быть, просто лежит под одеялом. Но когда оно успело стать таким огромным?

Барни попытался встать, но не смог — по крайней мере, встать в привычном понимании этого слова. Он вроде бы встал, но спина его по-прежнему прижималась к уютному мягкому своду одеяла.

Он рванулся вперед, но руки и ноги его не слушались. С координацией было что-то не так. И куда делись колени? Что с ними? Казалось, все косточки в его теле за ночь перемешались, и теперь их нужно было собирать заново, как какой-нибудь пазл. Все было не на своих местах. А некоторые кусочки этого пазла были совершенно новыми. Самым ощутимым была какая-то штука, болтающаяся в нижней части спины. Эта штука изгибалась во все стороны и состояла из десяти соединенных друг с другом суставов.

«Мам», — сказал Барни, точнее, попытался. И уже без всякой надежды добавил: «Пап». Но слова не шли у него изо рта: вместо них получались непонятные звуки.

Замурованный, как в клетке, в этом незнакомом теле, он начал паниковать. Нужно было выбираться наружу, но передвигаться он мог только ползком. И тогда он пополз, упираясь конечностями в мягкий упругий пол и пригнув голову.

И оказался снаружи, в холодном утреннем свете.

Внизу простиралось огромное пространство, которое сначала показалось ему океаном. Он был на высоте, раза в три превышавшей его рост, и поэтому не сразу понял, что бесконечный синий океан внизу — это всего-навсего ковер.

Это была его кровать.

Его комната.

Но каким все стало огромным — уму непостижимо! Шкаф был размером с дом. Лампа у изголовья кровати взирала на него сверху вниз, похожая на безрукое механическое чудовище. До двери было по меньшей мере несколько миль. А школьная форма на спинке стула принадлежала не иначе как какому-то великану.

То, что он увидел следом, не лезло уже ни в какие ворота.

Его руки (или ноги — черт разберет) были полностью покрыты волосами. И куда-то делись пальцы. Он повернул голову, чтобы посмотреть на то, что болталось у него за спиной. Хвост. Закрученный в дрожащий вопросительный знак — как будто остальное его тело было вопросом, требовавшим ответа.

Невероятно.

Он по-прежнему оставался Барни. Он чувствовал себя Барни, голова его была полна воспоминаний и впечатлений Барни. Но в то же время он был уже не Барни, а кем-то совсем другим. Бред какой-то. Не может этого быть! Это просто сон, вроде того, про папу.

Он моргнул. Моргнул еще раз.

Нет. Сомнений не оставалось.

Он не спал.

Да, он не спал, и сознание его было ясным как никогда. Приходилось поверить в очевидное: поверить своим глазам, поверить черной шерсти, хвосту и подушечкам на лапах. Все это говорило об одном: хотя он заснул человеком, проснулся он — бесспорно, безошибочно, невероятно — котом.

Звуки.

Мама достает столовые приборы из кухонного ящичка. Раньше он ни за что не услышал бы это со второго этажа. Теперь же звук был таким четким, словно мама находилась с ним в одной комнате.

Вот она кормит Гастера. Ложка стучит о край миски.

«Мама!» — закричал Барни. Крик остался беззвучным: рот больше его не слушался. Это был пересохший кошачий рот, не способный ни на что, кроме жалкого мяуканья.

Тут вдруг его усики встопорщились и затрепетали (кошачье волшебство номер шесть, как вы уже знаете) от ощущения близкой опасности; и в тот же миг все тысячи шерстинок, покрывавших его тело, встали дыбом.

Гастер.

Гастер с жадностью проглотил свой завтрак секунд примерно за пять. После этого он обычно делал одно из двух. Либо он заваливался спать в свою корзину, либо — чаще всего — несся наверх в комнату Барни, чтобы облизать ему лицо. Только вот сегодня он не обнаружит лица Барни. Вместо этого он найдет кошачью морду. А Барни прекрасно знал, что Гастер для кошек — примерно то же, что горячая печка для мороженого.

Перед глазами у него промелькнуло воспоминание: Барни гонится за сиамской кошкой в парке. Кошка исчезла раньше, чем Гастер успел что-то сделать, но только потому, что это была супербыстрая кошка — она испарилась в мгновение ока, словно по волшебству.

Тогда это показалось Барни очень забавным. Но теперь, когда он сам стал котом, ничего смешного он в этом уже не видел.

Он посмотрел вниз, на ковер.

Прыгай. Ты должен прыгнуть.

Если ты отсюда не выберешься, Гастер тебя сожрет.

Вот и оно.

Грохот собачьих лап по лестнице, все ближе и ближе.

«Прыгай!» — приказал себе Барни в последний раз.

Он зажмурился. Перед глазами у него возникло папино лицо в тот день, когда он стоял у края бассейна, убеждая Барни прыгнуть с трамплина. «Сынок, у тебя все получится». Тяжелые шаги пса-убийцы уже грохотали по ковру в коридоре.

Надо прыгать. На раз-два-три.

Раз, два…

Барни зажмурился и спрыгнул с кровати, описав ровную дугу, как вода, льющаяся из стакана.

Однако приземление оказалось тяжелым и неуклюжим: он проехался подбородком по ковру, чуть не свернув себе шею. Очертания предметов на миг расплылись, потом снова стали четкими. Раздумывать было некогда. Тяжелое дыхание Гастера слышалось уже у самой двери.

Барни бросился бежать. Он сам не понимал, как ему это удавалось, ведь в новом его теле все было не на своих местах. Он забился в угол комнаты — комочек, сжавшийся от страха, — а Гастер между тем уже поддевал носом огромную дверь.

Конец ознакомительного фрагмента