Не бывает плохой погоды. Как вырастить здоровых, выносливых и уверенных в себе детей: секреты скандинавской мамы (от фрилюфтслив до хюгге) - Линда Окесон-Макгёрк Страница 10

– Мама, тот полицейский говорит, что нам нельзя купаться в ручье, – возмущается она. – Почему, мамочка?

Решив, что она неправильно поняла, я подхожу к своей машине и собираюсь в нее садиться. Но моложавый блондин в униформе приехал сюда не ради того, чтобы пожурить мою дочь. Оказывается, он должен сделать мне внушение.

– На этот раз я не буду вас сурово наказывать. Возможно, вам так не кажется, но это правда, – говорит он, возвращаясь от своей машины с какими-то бумагами.

Он объясняет, что не будет выписывать квитанцию за то, что мы сошли с тропы и «вторглись в дикую природу», и оштрафует нас только за купание в неположенном месте.

– Здесь можно только ходить по тропам. И больше ничего, – добавляет он.

И вот я стою на парковке заповедника с вцепившимися в мои шорты дочками, судорожно пытаясь понять, какие претензии предъявляет мне служитель закона, а на душе становится так тяжело, словно ее придавило валуном из того самого многослойного песчаника. Если в заповеднике разрешается только ходить по тропам, то с таким же успехом на входе можно было бы поставить табличку «С детьми не входить». Интересно, сколько правил заповедника я нарушила за прошедшие годы, просто позволяя своим девочкам свободно бегать, где им хотелось?

– В той стороне парка у ручья была еще одна семья, им я тоже выпишу штраф, – сообщает служивый, словно от этой новости мне должно полегчать. – Наши правила существуют для вашей же безопасности. Камни в ручье неустойчивы, а вода может быть опасна для здоровья. В нее попадает навоз с расположенных выше по течению ферм, и дети могут заразиться кишечной палочкой.

Я ошеломленно забираю розовую квитанцию, молча пристегиваю детей и еду домой. У нас есть месяц на то, чтобы заплатить штраф в размере 123 долларов 50 центов, и дата заседания суда на тот случай, если мы захотим оспорить наказание.

На протяжении нескольких следующих недель я горевала. Сначала было отрицание. Как такое могло случиться со мной? В городе меня знали как защитника природы и ярого приверженца здорового образа жизни; я помогала устраивать первые фермерские рынки, организовывала уборку мусора, продвигала идею переработки отходов и устраивала презентации в День земли в начальной школе. Я была тем самым родителем, который выращивает у себя в огороде экологически чистые овощи, чтобы показать детям, откуда берется еда, и пыталась убедить детский сад своей дочери перейти на экологически безопасные чистящие средства. Моя репутация ответственного родителя была непоколебима. И вдруг меня обвиняют в совершенно нелепом преступлении: в том, что я причинила вред природе, позволив детям плескаться в сельскохозяйственной выгребной яме!

На смену отрицанию пришел гнев. Что за двойные стандарты? Если в ручье плавают отходы с ферм, то разве со стороны штата не логичнее было бы отследить и устранить источник загрязнения, чем относиться к гуляющей семье как к оружию массового поражения окружающей среды? И если власти штата действительно пытались нас защитить, то, может, вместо штрафа следовало предоставить какую-то информацию о загрязнении и других возможных угрозах для здоровья? (Впрочем, я была практически уверена, что ручей вполне безопасен: глубина небольшая, течение еле заметное, и до сих пор ни один член нашей семьи не жаловался на острый приступ диареи.)

Затем я начала анализировать альтернативы. Если бы я показала человеку в униформе пустые одноразовые стаканчики и пластиковые бутылки, которые собрала в тот день вдоль тропы, он понял бы, что мы с ним на одной стороне. Если бы он узнал о коробчатой черепахе, которой моя дочка помогла пересечь дорогу по пути к тропе, может быть, сюжет развивался бы по другому сценарию.

Наконец, я загрустила, поняв, что это место уже никогда не будет для меня прежним. И, честно говоря, не была уверена в том, что захочу туда вернуться.

В попытке найти всему случившемуся логическое объяснение я написала об этой стычке с законом в своем блоге. Пост быстро стал вирусным и спровоцировал лавину комментариев, ссылок и дискуссий о том, что важнее: позволить детям свободно наслаждаться природой или защищать ее от любого вмешательства. Мой рассказ явно задел людей за живое. Тут же посыпались похожие истории как от местных жителей, так и от людей из других уголков страны. «Надеюсь, мои внуки успеют насладиться красотой [этого заповедника], прежде чем кто-то решит, что нам нельзя его посещать», – написал Терри, в юности отдыхавший там с палаткой.

Большинство местных жителей встали на мою сторону и признались, что разрешили бы своим детям и внукам делать то же самое. Конечно, менее незаконным наше занятие от этого не стало, но я хотя бы поняла, что с моей стороны не было безумием не считать его таковым. Одна женщина пожаловалась, что однажды ее оштрафовали за пикник в заповеднике, другая рассказала, что после нашей истории больше не повезет туда своих детей. Через какое-то время посыпались – ну куда ж без них – непрошеные юридические советы от совершенно незнакомых мне людей, рекомендовавших подать иск против Департамента природных ресурсов Индианы за то, что он не предупредил население о загрязнениях в ручье, а также против служащего за преследование, поскольку он фактически испортил мне целый день.

Другие комментаторы проявляли куда меньше сочувствия.

В чем только меня не обвиняли (что мы подняли осадок со дна ручья, что могли разрушить енотовую нору по дороге к воде, что я поставила под угрозу жизнь своих детей, что подала дурной пример, что у меня преувеличенное чувство вседозволенности, что я жалуюсь на достижения цивилизованного общества и т. п.), но обиднее всего были заявления, будто своими действиями в заповеднике в тот день я заслужила почетное членство в Американской ассоциации плохих родителей.

Для некоторых читателей моего поста ключевое значение имел вопрос, стоял ли в заповеднике знак, запрещающий купание. Ответ на него был сложнее, чем просто «да» или «нет». На коричневой металлической табличке у входа ничего не написано о том, что нельзя заходить в ручей. Он лишь призывает придерживаться обозначенных маршрутов, но в заповеднике много хорошо протоптанных троп, ведущих к воде, и ни по одной из них проход формально не запрещен. Но даже отклонение от официального маршрута в данной ситуации не имело решающего значения, ведь, как только мои дети коснулись ногами воды, мы нарушили закон штата, запрещающий переходить вброд любой общественный водоем или купаться в нем, если только он не является «бассейном или оборудованным для купания пляжем». Проще говоря, если нет таблички, официально разрешающей входить в воду, то по умолчанию это запрещено. Был запрет очевиден или нет, должен ли был штат установить табличку с информацией о предполагаемом загрязнении ручья – по этим двум вопросам пара хорошо оплачиваемых адвокатов могла бы дискутировать до скончания времен.

Честно говоря, меня больше заботила не правомерность штрафа, то есть не вопрос явного наличия или отсутствия запрета на купание, сколько причины появления запрета как такового. В тот день мне даже в голову не могло прийти, что мы что-то разрушаем или вмешиваемся в природу. В Швеции, где можно покидать обозначенную тропу, устраивать пикник, собирать цветы и грибы и плавать, где душа пожелает, в том числе на территории природных заповедников, мысль о том, что дети, играя в ручье, совершали преступление или создавали угрозу для окружающей среды, показалась бы неслыханной. Другая страна – другие правила. Это я понимаю. Но значит и к охране природы тоже можно подходить по-разному.