Camgirl. Откровенная история вебкам-модели - Иза Маззеи Страница 10

– Слава! Слава «Колорадо»! – вопили чирлидеры.

Рядом с оркестром остановился автобус, и группа детей, державших в руках черные и золотые воздушные шарики, пронеслась мимо, а вслед за ними поспешали родители.

– Смотри! – Джона сжал мои пальцы, когда мы выходили из автобуса. – Они приветствуют нас.

Меня пробрала дрожь. Это был хороший секс – потому что я испытала оргазм. Это был плохой секс – потому что, когда все закончилось, я поймала себя на том, что смотрю в окно и пла́чу. Джона встал с постели и вышел, чтобы выбросить презерватив, и когда он снова вошел в комнату, я вытерла щеки. Он обвил меня рукой и стал целовать мое лицо.

– Почему ты плачешь?

– Мне грустно.

– Потому что мы больше не девственники?

– Нет… – Я задумалась. – Может быть.

Он снова поцеловал меня.

– Все нормально, не волнуйся. Это хорошо. Мы теперь всегда будем особенными друг для друга.

Он поднялся, чтобы одеться.

Я чувствовала себя грязной. Чувствовала себя мерзкой. Хотелось выползти из собственной кожи и свернуться калачиком. Хотелось вернуть все вспять. Мне нужно было прикрыться. Я выпрыгнула из постели и торопливо натянула одежду, внезапно вспомнив, как мать учила меня, что после секса надо пописать. Я метнулась в ванную и села на унитаз.

Секс стал доказательством моей любви. Тем, что заставляло Джону чувствовать себя особенным. В обмен на секс он позволял мне писать эсэмэски другим парням. Писать им электронные письма. Обнимать других парней на секунду дольше обычного. Секс был уравновешивающим актом: если я давала его Джоне, то могла утолять свою компульсивную жажду обладать властью над другими мужчинами. Если не давала, Джона начинал ревновать. А вместе с ревностью приходила мелочность.

– Ты считаешь, это мило – так делать, флиртовать с Джошем на моих глазах?

Мы с Джоной сидели в моем старом зеленом Subaru Outback на подъездной дорожке у его дома. Мы ходили на вечеринку к друзьям, и я провела бо́льшую часть вечера на задней веранде, куря сигареты и расспрашивая Джоша о разводе его родителей.

– А почему это должно быть мило? – Я потянулась к ручке, чтобы открыть дверцу и выйти из машины. Джона не шелохнулся.

– Я не понимаю, зачем тебе нужно играть в эти гребаные игры.

Я помолчала, снова откинувшись на спинку кресла, глядя в ветровое стекло. В окне виднелась голова пса Джоны, бордер-колли, он лаял на нас, освещенный уютным теплым сиянием огней в гостиной.

– Какие игры?

– Иза, – заговорил он, – какую бы глубокую, темную, печальную дыру ты ни пыталась заполнить, это не сработает.

– Заткнись! – Я повернулась к двери, открыла ее и вышла.

– Ты знаешь, что это правда. Я – единственный, кто действительно понимает, кто ты такая, – сказал он мне в спину. – А тебе и дела до меня нет. Ты меня даже не любишь.

– Нет, я тебя люблю.

– Я для тебя ничто.

– Джона, я люблю тебя!

– Докажи.

И я смотрела в потолок, не понимая, как то, чего я не хочу, может быть таким приятным. Джона проводил пальцами по ожогам на моем бедре и говорил, что только он может это облегчить. Потом, погружаясь в уныние, что неизменно случалось каждый раз, я пыталась скрыть слезы и гадкое, мертвое ощущение внутри. Я торопливо вскакивала и шла, к примеру, заваривать чай. Что угодно, только бы помочь себе забыть, что моя кожа вся липкая от пота, и кажется, что она хочет слезть с моего тела, чтобы сбежать подальше от меня.

Джона рассказывал мне, как прочел в одной статье, что после выброса окситоцина во время секса возникает ощущение уныния, и советовал принимать витамины, чтобы скорректировать дофаминовый дефицит. Я принимала витамины, гадая, что со мной не так.

Секс вызывал у меня чувство дискомфорта, и чем дискомфортнее мне становилось, тем громче я разглагольствовала. Если мне приходится иметь дело с сексом, то пусть придется и всем остальным. Когда девчонки теряли девственность, я приветствовала их в коридорах жестом «дай пять». Я пыталась заставить своих подруг тоже лишиться девственности. Меня начинали считать потаскухой, и я не хотела быть единственной потаскухой в школе. Конечно же, я хотела быть лучшей потаскухой, самой «горячей» потаскухой, но не хотела быть единственной. Я была той, которая учит подруг делать минет. Как попугай зазубривала статьи из «Космо» и рассуждала о сексуальных позициях. Всегда была охоча до сплетен – кто с кем встречается, кто кому сделал минет, кто принимает таблетки, кто нет. Когда шел дождь, я выгоняла своих друзей на улицу и заставляла их целоваться, потому что нет ничего романтичнее, чем целоваться под дождем. С удовольствием шокировала их, каждый раз доходя до новых крайностей.

На одной вечеринке я сняла блузку. А потом и лифчик.

– Давайте будем естественны! Будем свобо-о-о-одны! – кричала я, бегая по цокольному этажу дома Мэгги, тряся сиськами.

– Иза, а вдруг мой брат спустится!

О, я надеялась, что он спустится! Я надеялась, что спустится ее отец. Я хотела, чтобы все мужчины на свете хотели меня, и для меня не имело значения, что это за мужчины.

Я начала переводить соблазнение парней на новый уровень. Подбила свою подругу Ханну на поцелуйное соревнование, и мы каждые выходные раздавали десятки поцелуев, выпрашивая их у парней и девушек одинаково.

– Я не могу позволить ей выиграть, малыш, – объясняла я Джоне. – Эти поцелуи не в счет, потому что они только ради соревнования.

Мои отношения с Джоной достигли кризисной точки за год до окончания школы. Мы были влюблены друг в друга, в этом не было сомнений, но постоянно ссорились, и манипулирование друг другом постепенно вытеснило всякую настоящую привязанность. Мне казалось, что единственный способ выпутаться из нашей ожесточенной силовой борьбы – разбить ему сердце. При мысли о разбивании сердца Джоны я ощутила кайф. Я выбрала момент – сразу после того, как он сильно разбился на велосипеде, чтобы сообщить ему эту новость. И не скажу, что мною владело такое уж сильное желание отомстить. Просто хотела, чтобы он был как можно более уязвим и я смогла унести всю свою власть с собой.

Я пожала плечами, сидя на краю его кровати.

– Просто я больше не получаю удовольствия от того, что я с тобой.

– Что это значит? У меня сотрясение. Я сейчас не могу ничем таким заниматься.

– Нет, я имею в виду – вообще. – Я старалась говорить как можно более небрежным тоном. Так получалось жестче.

– Знаешь, это просто несправедливо.

– Ты только и делаешь, что просишь меня позаботиться о тебе. Это утомительно.

– У меня сотрясение!

– Да все у тебя в порядке! Ты просто целыми днями ноешь и хнычешь, лежа в постели.