Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность - Сурен Золян Страница 13

Куликов С.Ю.: Вот тут возникает ещё один момент фейковости. Вы сейчас рассматриваете фейковость в контексте достоверности и недостоверности. Ещё есть одна трактовка фейковости в контексте интерпретации данных. То есть, кто-то свои данные позиционирует с позиции условной республиканской партии США. И все заслуги демократической партии – они умалчиваются. Никто их не отрицает, но они просто умалчиваются. Тоже возникает однобокость, и эта однобокость с некоторой трактовки фейковости тоже является фейковостью.

В рамках изучения феномена fake news в компьютерной лингвистике есть отдельное направление, которое занимается определением идеологической направленности текста. Казалось бы, там никакой фейковости нет, но за счет того, что все факты трактуется под определённым идеологическим углом, картина мира переворачивается кардинально.

И фейковость даже в данном контексте, например, кликбейта, заголовков, которые бросаются в глаза, она тоже довольно однобока. Фейк настолько сейчас может быть масштабен, что нам нужно трактовать его с очень разных позиций.

Тульчинский Г.Л.: В любом случае получается, что фейк это не текст, а прагматика: канал, адресат, намерения автора изменить смысловую картину мира адресата, разоблачение этих намерений суверенным (для адресата) авторитетом, экспертом.

Золян С.Т.: Это понятие распределённой идентичности, как она проявляется у бактерий. Оказывается, у бактерий в колонии есть распределённая идентичность. Мне кажется, что, когда о сети говорим, там тоже что-то вроде таких бактерий возникает с распределенной идентичностью.

Куликов С.Ю.: Насколько я помню работы покойного Юрия Владимировича Рождественского, у него концепции всех обществ, а также практики манипулятивного воздействия, например, в современной рекламе, очень тесно связаны с биологией. Группа людей, колонии кораллов, очень явная биологическая взаимосвязь прослеживается.

Золян С.Т.: Подводим итоги обсуждения. Нам пришлось затронуть множество тем, и итог неоднозначен. Мы убедились, несмотря на распространенное мнение, фейковость не связана непосредственно с критерием истинности. В большей степени принадлежит сфере прагматики, причем скорее прагматики адресата, а не адресанта. При этом фейковость связана не столько с содержанием высказывания, сколько с теми намерениями, которые адресат приписывает адресанту – это либо злонамеренность, стремление нанести кому-либо ущерб (почему фейки столь упорно ассоциируются в общественном сознании с порочащими сведениями), либо, напротив, с намерением адресанта добиться незаслуженной выгоды. Правда, делает это не столько сам адресат сообщения, сколько институциональный адресат, нададресат, по Бахтину, или же Третье отделение, по формулировке Г.Л. Тульчинского. Его можно определить, как институт, определяющий (или наделенный полномочиями определять) удачность перформативного компонента высказывания – считать ли его полноценным высказыванием или же фейком. Уже исходя из этого применительно к конкретным случаям можно выделить, какие отношения между компонентами речевого акта высказывания оказываются фейковыми, то есть сдвинутыми относительно некоторой стандартной («настоящей») модели – это может быть как содержание, так и модальности, цепочки говорящих, канал передачи, даже место высказывания («серая зона»), вплоть до самого адресата.

– Не вижу в этом большого смысла, – сказал Кролик.

– Нет, – сказал Пух скромно, – его тут нет.

Но он собирался тут быть, когда я начал говорить.

Очевидно, с ним что-то случилось по дороге.

Фейк (от англ. fake – «подделка», «фальшивка», «обман») в первом приближении понимается как нечто не настоящее, поддельное, ложное. В контексте современных информационно-коммуникативных практик этот термин получил чрезвычайно широкое применение. Антони Джудж в небольшом по объему, но очень содержательном обзоре [Judge 2019] обозначил широкий спектр практик фейков и искажений фактов в СМИ, рекламе, документообороте, суевериях и т. д. Однако, искажения, камуфляж, хитрость, обман, ложь, другие формы манипуляций сопровождают человека на протяжении всего его существования как вида, писаной и неписаной истории, индивидуальной жизни. Как сами такие практики, так и борьба с ними во многом определяют содержание научно-технических разработок, моральной и правовой практики. Более того, практика искажений, подделок и обмана используется в животном и даже растительном мире в целях защиты или добычи. Растения имитируют навоз, падаль для приманки насекомых, которые затем распространяют пыльцу. Насекомые мимикрируют под растения и даже животных. Земноводные, птицы, млекопитающие с помощью расцветки, звуков создают возможности лучшей адаптации и выживания. Что же вывело эти практики на фронтир современности, потребовало введения термина, применительно именно к сровременным практикам социальной коммуникации?

В условиях новой техноцентричной среды актуализируются признаки постмодернистской коммуникации [Керимов 1996: 381–382]: неопределенность, изобилие неясностей, разрывов повествования и перестановок; фрагментарность и принцип монтажа как текстообразующий механизм; «деканонизация» представлений о тексте; ирреалистичность и ироничность повествования; перфомансность, открывающая возможность самовыражения читателя при чтении текстов (в данном случае – индивидуальная траектория прочтения гипертекстуального контента); конвергенция жанров, смешение высокого и низкого регистров, стилевой синкретизм; конструирование реальности, представление событий с учетом потребностей аудитории. Современный человек, вовлеченный в перманентный процесс смыслообмена с пестрой информационной средой и воспринимающий «инпут» (входящую информацию) в режиме калейдоскопа, превращается в homo mediatus ‘человека медийного’ [Вартанова 2009], существование которого напрямую обусловлено процессом потребления медиатизированной информации.

Под влиянием постмодернистической мыслительной парадигмы «постижение действительности осуществляется в разрез традиционной доказательной траектории» [Маняпова 2010: 79], поскольку существенным становится не то, что правдиво, а то, что выглядит и звучит убедительно. Медиатизированная информация, стремительно распространяясь в цифровой среде в виде репостов и реинтерпретаций, не только является основой мировосприятия современного медиапользователя, но и обладает значительным манипулятивным потенциалом. Ее обилие и невозможность верификации коррелируют в современной медийной культуре с понятием «постправды» (post-truth), ставшим словом 2016 года по версии Оксфордского словаря; сочетанием «пост-правдивая политика» (post-truth politics), введенным в оборот в 2010 году публицистом Дэвидом Робертсом [Чанышева 2016: 56], и вездесущим сегодня фейковым новостным контентом, в результате чего составители толкового словаря английского языка Collins English Dictionary фразу «fake news» объявили ключевым словом 2017 года. В том же году термин post-truth («постправда») отпраздновал 25-й юбилей своего появления, о чем сообщил американский журнал «The Nation», в котором этот термин появился впервые. Популярная сегодня лексема впервые была использована в январе 1992 года в статье сербско-американского драматурга Стива Тесича [Лучинский 2018: 322]. В 1991 году между «The Nation» и Министерством обороны США разгорелся серьезный конфликт, причиной которого стали ограничения, введенные министерством обороны для пресс-пулов при освещении войны в Персидском заливе. 10 января того же года журнал подал в суд на Министерство обороны, а результатом этого иска стало знаменитое дело Nation Magazine v. United States Department of Defense, решения по которому так и не последовало, однако оно вызвало широкий резонанс в обществе. Год спустя после подачи иска к Министерству обороны в «The Nation» было опубликовано эмоциональное эссе Стива Тесича под названием Правительство лжи (A Government of Lies). Автор проанализировал информационную политику правящих кругов США с точки зрения официальных заявлений, приводивших к серьезным военно-политическим последствиям, которые спустя некоторое время опровергались, но не имели никаких последствий для тех, кто озвучивал подобные намеренные фейки.