Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность - Сурен Золян Страница 14

В последние несколько лет проблема различения, «сепарации» истины и лжи вышла далеко за пределы логической семантики и судебных экспертиз в сферу журналистских практик, практики чтения, видеопросмотров [Barclay 2018; Bartlett 2017; Creech, Roessner 2019; Miller 2019]. Появились обстоятельные работы, где утверждается значимость фейков для информационного пространства и политики [Bisnoff 2019; Klemm 2017; Lima Quintanilha, Torres da Silva, Lapa 2019], социального инжиниринга [Hadnagy 2011], и даже в которых констатируется «смерть истины» и полное торжество «постправды» в современной публичной социальной коммуникации [Kakutani 2018]. Как показывают анализ и практика, некоторые группы «фабрики мысли» и группы влияния не только в пропаганде, но и используют материалы fake news для проталкивания прогнозов и проектов решений [Клишин 2020; Половинко, Козлова 2020; Почепцов 2020]. В коллективной монографии «политика постправды» и популизм [ «Политика постправды» и популизм 2018] раскрыта междисциплинарная эпистемология «постправды», ее антропологические измерения, формирование дисукрса «постправды» в политических науках, технологии «постправды» в традиционных и новых медиа, их связь с политическим популизмом, практики политического давления в условиях открытой виртуальной публичности. В такой ситуации впору задаться вопросом – а что в современной коммуникации «не-фейк»? И возможно ли его существование?

Понятие «фейк» включает в себя ряд самых разнообразных явлений медиасреды: от поддельных текстов, а также фото-, видео– или аудиозаписей до искусственно созданной по заданию заказчика популярность личности или проекта. Оксана Иссерс [Иссерс 2014: 113–115] отметила, что в русскоязычных дискурсивных практиках в лексеме фейк акцентированы семы преднамеренного обмана и манипуляции: согласно корпусным данным и медиатекстам, «фейковый» значит «мифический, искусственный, «невсамделишный»; «манипулятивный»; «слабый, неэффективный»; «демонстративно-показательный, ненастоящий». В Словаре синонимов русского языка под редакцией В. Тришина указано синонимов к лексеме «фейк» (в порядке уменьшения частотности): обман, ложь, неправда, подделка, фальсификация, фэйк [Словарь синонимов 2013]. «Фейк в русском языке существует в сознании его носителей прежде всего в его сигнификативном (обман) и прагматическом значении (отрицательная оценка), но не имеет очерченного денотативного класса» [Люцинский 2015: 93].

Сегодня функционирование слова «фейк» напрямую коррелирует не с маркетинговой сферой (источником), а с медиадискурсом в составе терминологического сочетания фейк-ньюс (а нгл. fake news), понимаемого как «фальшивая информация, часто имеющая сенсационный характер и распространяемая в СМИ под видом новостных сообщений» [Беловодская 2019: 168–172]. В русскоязычном обиходе под термином «фейк-ньюс» подразумевается как осознанное, так и неосознанное искажение информации, возникшее вследствие нарушения технологии производства новостей [Распопова, Богдан 2018], а синонимами к нему выступают лексемы псевдоновости, медиамистификация, фактоиды и др.

Анализ значительного массива фейковых новостей позволил Александру Суходолову разработать их детальную типологию, дифференцируя подклассы в зависимости от следующих критериев: соотношение достоверной и недостоверной информации; достоверность обстоятельств времени и места произошедшего события; состав лиц, упоминаемых в «новости»; цели создания и распространения; уровень восприятия достоверности [Суходолов 2017]. Елена Казимянец, в свою очередь, предлагает различать: псевдоновостные заголовки, которые «сообщают часть информации о ситуации, утаивая другую часть, что побуждает читателя делать неверные импликации»; фейковые, которые «не имеют под собой референтной основы вообще» (сюжет о распятом мальчике или дело 13-летней Lisy русско-немецкого происхождения в Берлине); заголовки, преподносящие локальное событие как общезначимое, т. е. создающие информационный шум [Казимянец 2018].

Такие типологии, как и содержание дискуссии, приведенной во Вступлении показывает сложность и неоднозначность фейков и даже критериев «фейковости», по которым нечто можно квалифицировать в качестве фейка. В данном разделе предпринята попытка обобщить, а еще лучше – систематизировать такие квалификации, что позволит развертывать дальше конкретный анализ.

Как учили великие Конфуций и Платон, любое дело надо начинать с «исправления имен», то есть – с уточнения значения используемых слов и выражений. Применительно к данному случаю – со способов употребления ключевых терминов, задающих предмет обсуждения в этом тексте.

Исходной точкой предлагаемой систематизации может служить очевидный факт – фейки рождаются в коммуникативной среде, они связаны с целями коммуникации, реализуются с помощью средств, каналов, технологий коммуникации. В этой связи представляется принципиально важным одно, иногда не учитываемое различение – информационных и коммуникативных процессов. Информация – некие данные, мера разнообразия, то, что измеряется в битах, байтах, килобайтах мегабайтах и передается с помощью технических устройств, обеспечивающих информационные обмены, в том числе и с помощью кодировки [Шеннон 1963; Винер 1983]. Коммуникация же – обмен информацией, осмысленной кем-то и как-то, в каких-то целях и контекстах. Отождествление или даже неразличение информации и коммуникации, информационных и коммуникативных процессов и технологий не только не корректно, но и ведет к далеко идущим последствиям.

Примером могут служить «информационные технологии образования», сводящие образование к освоению и усвоению данных, но не знаний, для освоения и усвоения которых необходима межличностная и групповая коммуникация, зачастую неоднократная, связанная с осмыслением полученных сведений. Другим примером может служить понятие информационных войн, в котором смешиваются собственно информационные войны, имеющие целью подавление и разрушение материальной инфраструктуры и программного обеспечения информационных систем противника, важных для выработкии трансляции принимаемых решений, и «войны», направленные на сознание, убеждения и взгляды оппонентов (и не только), т. е. связаны скорее не с информацией, а со знанием и смыслами. Причем в обыденном дискурсе под информационными войнами понимается именно второе.

Слово «смысл» употребляется в самых различных контекстах – от смысла слова и сказанной фразы до смысла происходящего и смысла жизни. Смысл – одно из ключевых понятий и логической семантики, и лингвистики, и искусствоведения, и теории коммуникации, и социальной психологии. Этот перечень можно продолжать и продолжать. Такая «многосмысленность» не случайна. Смысл – порождение конечной системы, пытающейся постичь бесконечное разнообразие мира и вынужденной делать это всегда в каком-то определенном ракурсе, с какой-то точки зрения, в каких-то целях, с какой-то конкретной позиции, – в каком-то смысле [Тульчинский 2019b]. Именно такой системой является человек – существо конечное в пространстве и времени, наделенное способностью осознания своей позиции и её выбора. В этом плане, смысл – принципиально человеческое проявление, измерение бытия. Вне человека смысла нет – только детерминации, причинно-следственные связи, включая обмены веществ и мерами разнообразия.