Эстетика - Вольтер Страница 19

Славного имени себе подобными творениями не заработаешь, а свое опозорить недолго.

Буффонада не всегда выдержана в бурлескном стиле. «Лекарь поневоле», «Проделки Скапена» написаны отнюдь не в стиле «Жодле» Скаррона, Мольер не уснащает своих комедий площадными словечками, как Скаррон. Самые низменные его персонажи не щеголяют балаганными шутками. Буффонада у него заключена в самом предмете, а не в слоге. Бурлескный стиль – это стиль «Дона Яфета Армянского» [104].

Узнайте же, что я – прямой потомок Ноя;Забрался он в ковчег, туда и присных сгреб,А прочий грешный люд меж тем в воде утоп.Я чистотой кровей вполне могу гордиться:Хрусталь в сравнении – лишь мутная водица.

Желая сказать, что хочет прогуляться, он говорит, что «намерен запустить свое ходячее достоинство». Желая дать понять, что с ним не удастся побеседовать, он говорит:

В моем присутствии словами не блудите.

Тут что ни слово – жаргон нищих, базарный говор; он даже сочиняет словечки в таком же духе:

Как изгадюкала, проклятая гадюка!

[…] Примерно в таком же вкусе написан «Вергилий наизнанку» [105], но всего отвратительней «Мазаринада» Скаррона:

Отнюдь не Цезарь этот Жюль.Мужского рода, но скажу ль? –Публичной девке соприроденИ разве что для фарса годен.Проваливая все дела,Ты разоришь страну дотла.Прелату из Сорбонны рьяноТы подражаешь, обезьяна,Но с кардиналом РишельеСхож, как орангутанг в белье.Срамными знаменит частями.Ступай и хвастайся штанами!..Поставь в известность Ватикан,Что пуст дырявый твой карман.Что все мы в луже безобразной,Из-за тебя, пройдоха грязный.

Эти пакости тошнотворны, а продолжение столь мерзостно, что рука не подымается переписывать. Этот человек был достойным сыном времен Фронды. Нет, пожалуй, ничего более удивительного, чем уважение, которым он пользовался при жизни, если не считать того, что произошло в его доме после его кончины [106].

Сначала именовали бурлескной поэмой «Налой» Буало [107], но бурлескным был только сюжет поэмы, слогом же она отличалась приятным и тонким, подчас даже возвышенным.

Итальянский бурлеск иного свойства, нежели наш, и многим его выше – это бурлеск Аретино, архиепископа Лаказа, Берни [108], Мауро [109], Дольчи [110]. Пристойность здесь нередко принесена в жертву остроумию, но бесчестные слова, как правило, изгнаны. «Capitolo del forno» [111] архиепископа Лаказа затрагивает, по правде говоря, сюжет, из-за которого аббат Дефонтен [112] и ему подобные попадали в Бисетр, а Дюшоффур – на Гревскую площадь; ни одно слово, однако, не коробит целомудренный слух, обо всем можно только догадываться.

Трое или четверо англичан достигли совершенства в этом жанре: Батлер [113] в «Гудибрасе», где изображена гражданская война, разжигаемая пуританами, которые подвергаются осмеянию; доктор Гарт в своей поэме о распре аптекарей и лекарей [114]; Прайор в «Истории души» [115], где он весьма забавно смеется над своим сюжетом; Филипп в своей пьесе «Brillant Shelling» [116].

«Гудибрас» настолько же выше творений Скаррона, насколько человек из хорошего общества выше какого-нибудь кабацкого сочинителя песен с площади Ла Куртий. Героем «Гудибраса» был реальный человек. Он был военачальником у Ферфакса [117] и Кромвеля, звали его сэр Сэмюэль Льюк.

Поэма Гарта о лекарях и аптекарях написана не столько в бурлескном стиле, сколько в стиле «Налоя» Буало; в ней больше воображения, разнообразия, простодушия и т. д., чем в «Налое», и всего поразительней, что глубокая эрудиция облечена здесь в прекрасную форму благодаря тонкости и изяществу стиля. Начинает он примерно так:

О Муза милая, о том хочу узнать я,Как в граде Лондоне аптекарская братьяВступила с медиками в бой во благо нам:Их меж собой стравить пришло на ум богам.Но как позволили они, тузя друг друга,Больным здоровыми вставать с одра недуга?И как осмелились на шлем сменить парик,Пилюлю на ядро, клистир на острый штык?Им слава грезилась, затем и воевали,Свою теряли жизнь, а нашу продлевали

Прайор, бывший вплоть до Утрехтского мира полномочным послом во Франции, берет на себя роль посредника в опоре философов о душе. Его поэма выдержана в стиле «Гудибраса», получившем название «doggerel rhymes» [118], что равнозначно «stilo Bernesco» [119] итальянцев. Выясняется великий вопрос: пребывает ли душа вся во всем или она помещается позади носа и глаз, никуда не выходя из своей конуры? Следуя последнему воззрению, Прайор сравнивает душу с папой, который, никогда не покидая Рима, рассылает повсюду своих нунциев и соглядатаев, дабы знать, что творится в христианском мире.