Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн Страница 22

– копать во дворе или вырывать с корнями растения и цветы. Как правило, это случается, когда ему не хватает внимания;

– залезать в мусорные баки (за этим придется следить очень строго);

– прыгать на людей, обнюхивать их там, где не следует, или совершать другие неприемлемые действия. Особенно настойчиво мы старались отучить его покусывать руки, что, как ты понимаешь, нравилось далеко не всем гостям. Но он все еще поступает по-своему. Мы разрешаем шлепнуть его по попе и твердо крикнуть: «Фу!»;

– клянчить еду со стола;

– наваливаться на стекло парадной двери или на любые другие стекла. (Обращаю внимание: некоторые мы уже неоднократно меняли.)

* * *

Еще раз спасибо, что согласилась помочь, Кэти. Это бесценная для нас услуга. Не знаю, что бы мы без тебя делали. Надеюсь, вы с Марли подружитесь и ты будешь без ума от него, как и мы.

* * *

Я показал инструкции Дженни – вдруг что-то упустил. Несколько минут она читала, а потом посмотрела на меня и сказала:

– И о чем ты только думал? Ей нельзя показывать эту памятку! – Она помахала листками перед моим носом. – Если она это увидит, про Ирландию можно забыть. Кэти – единственный человек среди наших знакомых, кто согласился помочь, но если она прочтет это, все кончено. Она пустится бежать и остановится, только когда домчится до Ки-Уэста.

На всякий случай, если до меня не дошло с первого раза, она повторила:

– И о чем ты только думал?!

– Тебе кажется, что это перебор? – спросил я.

Я всегда считал, что с самого начала следует говорить правду, и заявил об этом Дженни. Кэти несколько раз вздрагивала, особенно когда мы показывали ей, как надо удалять клещей, однако она оставила свои опасения при себе. Кэти была обескуражена и слегка побледнела, но ее добрый нрав не позволил ей пойти на попятную, поэтому бодро сказала:

– Удачной поездки. С нами все будет хорошо.

* * *

Ирландия оказалась именно такой, какой мы себе ее представляли. Красивая, пасторальная, неторопливая страна. Погода в основном стояла замечательная, солнечная и пугала местных жителей возможной засухой. Как мы и хотели, у нас не было никаких планов и заранее намеченных маршрутов. Мы бесцельно ехали вдоль побережья и останавливались, чтобы прогуляться, что-то купить, побродить, выпить по бутылке «Гиннесса» или просто полюбоваться видом океана. Мы останавливались, чтобы поговорить с фермерами, собиравшими сено в стога, и сфотографироваться на фоне отары овец, которая переходила шоссе. Если мы видели живописную дорогу, то сворачивали на нее. Нам не грозило заблудиться, ведь мы никуда конкретно не направлялись. Домашние обязанности остались в прошлом.

С приближением вечера мы занимались поиском места для ночлега. Нам пришлись по душе частные апартаменты. Ими заправляли симпатичные вдовы-ирландки, которые тепло принимали нас: подавали чай, стелили постель и всякий раз начинали разговор с вопроса: «Ну что, скоро планируете пополнение семейства?» А потом они оставляли нас в спальне, закрыв за собой дверь с понимающей улыбкой.

Мы с Дженни решили, что в Ирландии существует национальный закон, предписывающий кровати для гостей ставить напротив огромного изображения либо папы, либо Девы Марии. В некоторых домах имелось и то и другое. В одном месте даже висели огромные четки, которые свисали с изголовья кровати. Ирландский закон безбрачия, касающийся путешественников, также гласил: кровати для гостей должны быть предельно скрипучими, чтобы поднимать переполох, едва один из лежащих на ней людей попытается хотя бы повернуться на другой бок.

Все было задумано так, чтобы интерьер казался не более соблазнительным для любовных утех, чем монастырь. Мы находились в чужом доме – несомненно, в доме ревностного католика, – с тонкими стенами, скрипучей кроватью, изваяниями святых и непорочных дев и любопытной хозяйкой. Готовы поклясться, что она несла вахту по другую сторону двери. Все это исключало место нашего ночлега из списка самых благоприятных мест для секса, что, естественно, с новой силой разжигало во мне страсть к жене.

Мы выключали свет, забирались под одеяло (пружины под нами старательно скрипели), и я клал руку на грудь жены или гладил ее живот.

– Ни за что! – шептала она.

– Почему нет? – удивлялся я.

– Ты что, рехнулся? Миссис О’Флаэрти находится за стеной.

– Ну и что с того?

– Мы не можем!

– Конечно, можем.

– Она все услышит.

– Мы будем тихо.

– Ну да, конечно!

– Обещаю. Мы будем только двигаться.

– Ладно, давай только сначала набросим рубашку или что-нибудь на лик папы, – сказала она наконец, уступая. – Не могу, когда на нас кто-то пялится.

И вдруг секс показался таким… таким запретным! Будто я снова стал школьником и все делаю украдкой, а моя мать подозрительно поглядывает на меня. Заняться сексом здесь было делом рисковым и означало публичное осуждение за общим завтраком на следующее утро. Мы могли увидеть хитрую усмешку в глазах миссис О’Флаэрти, которая, подавая яичницу с помидорами, приподнимет бровь и наверняка спросит: «Ну, как вам спалось?»

Вся территория Ирландии была зоной сексуальных запретов. Именно этот стимул и был мне нужен. На протяжении всего путешествия мы спаривались, как кролики.

Однако Дженни беспрестанно волновалась за нашего покинутого большого малыша. Каждые несколько дней она бросала пригоршню монет в телефон-автомат и звонила домой, чтобы выслушать отчет Кэти. Я стоял возле телефонной будки и слушал реплики Дженни.

«Он правда это сделал?.. Серьезно?.. Прямо на дорогу?.. Но с тобой ведь все в порядке?.. Слава богу… Я бы тоже закричала… Что? Твои туфли?.. О нет! Еще и сумочку?.. Конечно, мы компенсируем… Вообще ничего не осталось?.. Разумеется, купим новые… Что он?.. Жидкий цемент, говоришь? Да как такое вообще могло случиться?!»

И дальше в том же духе. Каждый звонок сопровождался длинным перечислением проделок Марли, одна хуже другой, и многие его выходки удивляли даже нас, закаленных в битвах на собачьем фронте. Марли оказался безнадежным учеником, а Кэти выпала доля несчастной практикантки. И ему очень нравилась такая ситуация.

Когда мы вернулись домой, Марли выскочил нам навстречу. Уставшая Кэти стояла в дверях с измученным видом. На ее лице было отсутствующее выражение, как у контуженого бойца после ожесточенной битвы. На крыльце стояла сумка с ее вещами, а в руке она держала ключ от машины, словно не могла дождаться момента, когда можно будет уйти. Мы вручили ей подарки, долго благодарили и просили не беспокоиться об изжеванных Марли шторах и остальном ущербе. Она вежливо попрощалась и уехала.

Нам показалось, что Кэти вообще не удалось хоть как-то повлиять на Марли, и пес совершенно отбился от рук. И каждая такая победа придавала ему смелости. Он напрочь забыл команду «рядом» и тащил за собой Кэти куда ему вздумается. Он отказывался бежать к ней. Хватал все, что хотел: туфли, сумочки, подушки, – и не отдавал. Таскал еду с ее тарелки. Рылся в мусоре. Даже пытался делить с ней постель. Пес решил, что пока «родители» в отъезде, он главный в доме, и не собирался терпеть, чтобы какая-то тихоня использовала свое служебное положение в личных целях и нарушила его раздолье.