Рожаю! Записки сумасшедшей мамочки - Ирина Чеснова Страница 48

И вот посреди всего этого шума, среди криков рожениц и родившихся детишек, я отчетливо услышал тихий плач СВОЕГО РЕБЕНКА. И доносился он не из бокса, где мы рожали, а из бокса, который был на другой стороне коридора и метров на пять ближе.

Еще не до конца поняв, почему я иду именно в этот бокс, я зашел туда и увидел свою дочку, которую уже запеленали и положили под кислородную маску для детишек (такая же, как у летчиков сверхзвуковой авиации, только крохотная). Я стоял перед ней и понимал, что это часть меня, это моя кровь. Вот ради кого стоит жить!

Сзади тихонько подошла акушерка и сказала:

– Вы не переживайте, это у нее легкие расправляются, вот она и кричит.

Побыв немного с Дашей, я зашел к Иринке, которую Олеся Викторовна уже почти «заштопала».

На потугах меня таки разрезали – т. е. сделали эпизиотомию. Но я ее не почувствовала. Самое интересное то, что и Дима ничего не заметил, хотя наблюдал за всем происходящим, так сказать, из первого ряда. Так что мне предстояло пережить еще и «латание дыр». По проводкам вновь пустили анестетик (какая же все-таки удобная вещь – эпидуральная анестезия!). Через некоторое время чувствительность промежности притупилась, и Олеся Викторовна приступила к наложению швов. Где-то я читала, что на Западе используют «саморастворяющийся» шовный материал. Это, наверное, здорово. Но в моем случае использовались обычные медицинские нитки черного (!) цвета. Ужас! Их через несколько дней надо было снимать.

Никаких неприятных ощущений я не почувствовала, хотя была безумно напряжена – все-таки зашивают такое нежное место. После процедуры ко мне пришел анестезиолог. Не Борис Борисович, а другой – помоложе.

– Ну, что, второго ни за что в жизни рожать не будете? – задорно спросил он. Наверное, слишком много на его веку было родильниц, которые после родов сгоряча так и говорят: «Второго ни за что в жизни».

– Ну, почему же, – протянула я. – Но не сразу. Лет так через пять.

Он стал снимать с меня проводки, прикрепленные к коже пластырем. Пластырь намертво прилип к моему телу и отрывался очень тяжело. Я то и дело ойкала от неприятных ощущений. Анестезиолог, видимо, был большим шутником, потому что начал прикалываться над ситуацией.

– Да, пластырь надо снимать под общим наркозом, – веселился он.

Освободив меня от пут, он с шутками-прибаутками удалился. Акушерка заботливо накрыла меня одеялом. Очень вовремя, потому что меня резко бросило в холод. Все тело трясло крупной дрожью, я лежала под шерстяным одеялом и не могла согреться. Наверное, это естественная реакция организма на пережитый стресс. Знаю, что так происходит у многих.

Так я пролежала до половины второго ночи. Дима был рядом.

Олеся Викторовна заполняла мою карту. Встал вопрос о том, в какую палату и на какой этаж меня класть. Я, начитавшись про пользу совместного пребывания с ребенком, настаивала именно на нем. Кстати, в 72-ом роддоме ВСЕ «бесплатные» пациентки, у которых были физиологические роды лежат вместе с малышами. Правда, их по две-три в палате плюс дети. У меня же должна была быть отдельная комната.

Доктор Прохорова предложила мне поселиться на 4-ом этаже в отделении для женщин после кесарева сечения. Там детишек содержали отдельно от мам – в специальных детских боксах – и привозили только на кормление.

– Пойми, тебе надо отдохнуть, восстановиться, – убеждала меня Олеся Викторовна, – а ребенок тебе этого не даст. У тебя контракт, будет отдельный бокс. Захочешь, возьмешь дочку к себе на весь день, а ночью, чтобы выспаться, отдашь.

Разумность ее слов меня переубедила. За что моему врачу – отдельное огромное спасибо. Находиться с ребенком днем и отдавать его детским медсестрам ночью или во время процедур, на мой взгляд, – это просто идеальный вариант.

Но была одна неувязочка. На четвертом этаже в тот момент не было подготовлено отдельного бокса к принятию родильницы. Он мог быть готов только утром. Поэтому Олеся Викторовна, разъяснив мне положение дел, осторожно поинтересовалась, не буду ли я возражать провести одну ночку (к тому моменту уже полночки) в общей палате, а наутро переселиться в положенный мне бокс.

Я согласилась (мы не гордые), но ее извиняющийся тон меня немного удивил. А потом я подумала: все правильно, так и должно быть в капиталистическом мире. Человек (то есть я) заплатил деньги за отдельную палату, а она не готова, значит – условия контракта выполняются не в полном объеме. Поэтому говорить об одной ночке в общей комнате надо не как о само собой разумеющемся деле (а у нас это любят), а спросить, не будет ли пациент против. Меня спросили. Я не возражала.

Полвторого ночи меня переложили на каталку и вывезли в коридор. Там мне на живот положили дочку, завернутую в казенное одеяльце. Ее головка тоже была прикрыта чем-то наподобие платочка. Выглядела девочка абсолютно по-сиротски. Я прижала ее к себе, и мы поехали. Дима шел за нами.

Весь путь я с дочкой разговаривала. Говорила, что все позади, что теперь мы все время будем вместе, что я люблю ее больше всех на свете. Девочка сосредоточенно хлопала глазками и слушала мой поток сознания очень внимательно, не издав ни единого писка. Мне даже показалось, что она меня понимает!

На четвертом этаже ее забрали в детский бокс. А меня сгрузили в обычной палате. В ней лежала всего одна родильница (так что особого неудобства от нескольких часов в «общей» комнате я не испытала). Мы с Димой на прощанье обнялись, еще раз поздравили друг друга с рождением дочки, и он поехал домой. А я еще успела поболтать о том, о сем с соседкой по палате. Угомонились мы где-то через час. Но от возбуждения я еще долго не могла заснуть, в сотый раз прокручивая про себя события ушедшего дня.

Ну, здравствуй, новая жизнь!

Мужской взгляд. Присутствовать на родах или нет? Сколько по этому поводу споров, дискуссий и мнений. Каждый приводит свои доводы «за» и «против». Не буду никого ни в чем убеждать, но лично для себя я понял следующее:

– кажется, мое присутствие на родах сильно приободрило мою жену. Во всяком случае, она до сих пор не устает об этом повторять. А раз так, то это наверняка благоприятно сказалось и на самом процессе родов, и на моем ребенке, а для меня это очень важно;

– роды – действительно великое таинство природы, но ничего сверхъестественного и мистического за время родов не происходит. При всей буре овладевших мной эмоций, роды – это всего лишь физиологический процесс, а эмоции связаны, в первую очередь, с переживаниями за близкого человека. Происходившие в соседних боксах роды не вызвали у меня никакого интереса ни с физической, ни с эмоциональной точек зрения;

– говорить о том, что роды – сугубо женское дело – домострой и предрассудки прошлого. А вот чувствовать себя сопричастным важнейшему событию в жизни семьи и участвовать в нем – великое дело;

– многие говорят о том, что от вида родившей жены угасает даже самое сильное влечение. Ерунда! У меня ничего не угасло. Хотя, возможно, у каких-нибудь особо впечатлительных товарищей роды и могут оставить глубокий след и повлиять на либидо. Поэтому говорю со знанием дела: вход в родблок – не для слабонервных инфантилов, а для личностей со сформированной и устойчивой психикой;