Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию - Анна Винер Страница 8

– Мобильная аналитика, – сказала она, примеряя пару купленных мной в разгар поисков себя винтажных двухцветных туфель. – Зачем? Тебя это волнует? А поддержка пользователей – ты не боишься сгубить душу?

Я много чего боялась: одиночества, землетрясений, неудач. За душу боялась не особо. Во мне всегда уживались две стороны: одна – разумная и организованная, рубящая в математике, ценящая порядок, достижения, авторитет, правила. А вторая сторона всячески старалась одолеть первую. Вела я себя, как будто доминировала сильная сторона, но это была всего лишь маска. Мне хотелось, чтобы она одержала верх: практичность казалась мне надежным щитом от неудач. Хорошим подспорьем, облегчающим жизнь.

Но признаться в своем кругу, что лечу через всю страну только для работы в стартапе, было непросто. Стыдно сказать, как я боялась переполоха среди моих таких контркультурных и творческих подруг, слишком умудренных и циничных, чтобы интересоваться бизнесом. Я сливалась, предавала их. Мне не приходило это в голову, но понимавшим момент было ясно, что предательство – корпоративных позиций, партнерских отношений, спонсоров – становится главным устремлением нашего поколения, единственной возможностью заработать.

В ту пору открыто приветствовать технику или Интернет считалось вульгарным. Большинство подруг принимали новое неохотно и запоздало. У них были аккаунты во всеми ненавидимой социальной сети, но исключительно ради ответа на приглашения на поэтические вечера и самодеятельные спектакли, посещать которые они не собирались. Некоторые демонстративно носили телефоны-раскладушки без доступа в Интернет, даже по работе предпочитали звонить. Ни у кого не было электронной читалки. Наступила цифровая эпоха, а мое окружение увязло в реальном и осязаемом мире.

Из самосохранения я наплела, что лечу через всю страну за новыми впечатлениями. Нигде дальше окрестностей Нью-Йорка я не была. Всем готовым слушать неубедительно пела в уши, что в Сан-Франциско отличные музыканты. Медицинская марихуана. Убеждала, что работа в аналитической компании станет экспериментом по разделению профессиональных и личных интересов. Стартап будет просто дневной работой ради хлеба насущного, а в остальное время я займусь творчеством. Напишу, как давно мечтала, сборник рассказов. Освою гончарное ремесло. Научусь наконец играть на бас-гитаре.

Порой легче сочинить романтическую сагу, чем признаться в честолюбии – желании заставить жизнь набирать обороты, ускоряться.

Свежеподстриженная и с двумя пухлыми разваливающимися чемоданами, я вернулась в Сан-Франциско, переполняемая отвагой и духом первопроходцев. Я не знала, что за блеском новой американской мечты на Запад уже давно ринулась целые толпы. По всему выходило, что я опоздала.

В ту пору корпорации раболепствовали перед молодежью. Технологические компании импортировали со всего мира свежеиспеченных компьютерщиков, селили их в меблированные квартиры, оплачивали им кабельное телевидение, Интернет и сотовые, давали в знак благодарности стотысячные подъемные. За программистами хлынули непрофильные саквояжники: бывшие аспиранты, учителя средних школ, государственные адвокаты и камерные певцы, финансовые аналитики, конвейерные сборщики и я.

Вновь через сайт взаимного подселения я сняла спальню, на сей раз в Саут-оф-Маркет, в паре кварталов от офиса. Комната в двухквартирном доме с выходом на бетон внутреннего дворика и мимо мусорных баков в переулок. С такой же невесомой сборно-разборной мебелью, как в спальнях половины подруг в Бруклине. Хозяйка, предпринимательница в сфере возобновляемой энергетики, писала, что ее никогда нет дома.

Несколько небольших коробок с моими книгами, постельным бельем и одеждой уже ждали в подсобке аналитиков. Корпоративные подъемные я экономила. Суеверно опасалась, что, если потрачу слишком много, мне дадут от ворот поворот. Не хотела, чтобы мое новое начальство считало меня легкомысленной. Кто-то приобретал новую мебель, закупал еду и на несколько недель вперед платил за квартиру, но я к такому не привыкла. Я продолжала мыслить издательскими самоограничениями.

Сайт взаимной субаренды создавал иллюзию моей успешности. По всему миру подселенные выдавливали остатки зубной пасты из тюбиков незнакомцев, мылись в душе мылом незнакомцев, спали на наволочках незнакомцев. А я просто снова спала в чужой кровати, неуклюже меняла рулон в чужом держателе туалетной бумаги и пользовалась чужим вайфаем. Мне нравилось изучать чужой набор продуктов в холодильнике, судить о чужом барахле. Мне в голову не приходило, что сайт взаимного подселения может привести к росту арендной платы, съезду хозяев или уничтожению той самой аутентичной среды, которой он, собственно, и торговал. Скорее чудом казался тот факт, что все функционировало, а меня никто не убил.

Перед выходом на работу я дала себе пару дней осмотреться. По утрам покупала кофе в ландромате, искала в приложении обзоров места, где поесть, и возвращалась в свою спальню. Остаток дня проводила за чтением технической литературы по аналитическому программному обеспечению и паниковала. Документация была непонятной. Я не понимала, что такое и для чего нужен интерфейс прикладного программирования. Не знала, как мне удастся оказать или хотя бы сымитировать техническую поддержку инженерам.

Ночью накануне первого рабочего дня, слишком растерянная и обескураженная, чтобы уснуть, я просматривала отзывы о комнате предыдущих постояльцев и поняла, что квартира принадлежит одному из соучредителей платформы взаимного подселения. Я прочла его интервью с подробным рассказом о том, как желающие могут пойти по его стопам и стать предпринимателями или «сопредпринимателями», как он их называл. На видео с одной технической конференции, нервно дыша в микрофон, он поведал, что вместе с еще двумя соучредителями собрал свыше 100 миллионов, а инвесторы отчаянно пытались всучить больше.

В поисках намека на преуспевание я оглядела голые стены, покосившуюся дверцу шкафа, решетки на окне. Но в этой комнате соучредитель давно не жил. Переехал в набитый произведениями искусства роскошно переделанный склад близ своей конторы. Слинял без следа.

Аналитический стартап производил продукт, подобный мотыге в годы золотой лихорадки – за что, собственно, находчивые венчурные капиталисты его и полюбили. Историки золотую лихорадку оценивают негативно, но в Кремниевой долине преуспевающие употребляли ее метафоры с гордостью. Мотыга считалась товаром из разряда «бизнес для бизнеса» – не услуга, но инфраструктура. В Нью-Йорке стартапы стремились опереться на культурное наследие города, предоставлять медийные и финансовые услуги, а чаще всего создавать изящные интерфейсы для продажи тех вещей, покупка которых в иных местах потребует немалого времени, денег, энергии или вкуса. То же самое было справедливо и для области залива Сан-Франциско, где в попытке потеснить утвердившиеся технологические компании разработчики программного обеспечения создавали инструменты для других разработчиков программного обеспечения.

Это была эра big data, больших массивов сложных данных, обработку которых облегчала стремительно ускоряющаяся вычислительная способность компьютеров, а хранение – новомодная облачная технология. «Большие данные» охватывали сферу науки, медицины, сельского хозяйства, образования, охраны правопорядка, разведки. Верные результаты ценились на вес золота, они вдохновляли на создание новых товаров, раскрывали психологию потребителя или рождали гениальные, предельно адресные рекламные кампании.