Там, где лес не растет - Мария Семенова Страница 10

– Мне, – сказал Коренга, – позволь быотведать какой-нибудь рыбки, что любят у вас, на морском берегу, а в нашихлесах не найдёшь. – И смущённо улыбнулся: – Только, сделай милость,мисочку поменьше возьми, а то кабы мне, слабосильному, не облакомиться! Ну идля пёсика если найдётся каши вчерашней… или там котёл вылизать… И если тудаслучайно ещё косточка какая завалится… Ты только не думай, я к тебе не замилостью, сколько скажешь, столько и заплачу!

Девчонка хихикнула так, словно они с Коренгой только чтосговорились подсунуть соседским пчёлам пьяного мёду. Вскочила на резвые ножки –и унеслась обратно в хоромину, только мелькнули пятки в опрятных кожаныхбашмачках. Молодой венн остался опять ждать.

За время пути он успел пообвыкнуться и перестал удивлятьсядиковинному обычаю таких вот странноприимных харчевен. Отправляясь из дому, онпредставлял себе большие столы и огромные мисы, из которых в очередь черпаютложками степенные гости, а стряпухи подкладывают и подливают, чтобы не скуделаеда… Всё, конечно же, оказалось не так, всяк здесь сидел сам по себе и хлебалсвоё, и вареи несли каждому разное, кто чего пожелал.

И есть таким образом, пробуя новую пищу, было удивительно изанятно. И было бы совсем хорошо, если бы живот Коренги умел справиться совсем, что поглощали уста.

Снова бухнула дверь. Он вскинул глаза, ожидая увидетьстряпуху, даже успел рассудить про себя, что больно уж скоро она ворочбется. Ноувидел совсем не стряпуху. Во дворик, сдувая пену с большой кружки пива, вышелдородный сольвенн. Тот самый, которого обчистили на торгу. Кажется, посленерадостного происшествия он надумал утешиться доброй едой, до которой выгляделнесомненным охотником, и в ещё большей степени – выпивкой. И, вспотев застолом, вышел с последней кружкой наружу.

Коренга окончательно понял, что устроился не на месте,потому что галирадец, как и девчонка, тоже не смотрел ни под ноги, ни посторонам, и, смачно дунув – а как же иначе! – сшиб толстый клок пены прямона морду Торону.

Пёс мигом вскочил и, фыркнув, отпрыгнул, мужчина же отнеожиданности шарахнулся так, что пиво из кружки выплеснулось ему на наряднуюсуконную свиту. Сольвенн принялся ругаться, вытирая и отряхивая одежду. Потомогляделся и сразу определил, кто был во всём виноват.

Коренга уже открывал рот, чтобы извиниться за неуклюжесть,за то, что попал доброму человеку под ноги… не успел.

– Ты!.. – взревел сольвенн. – Чтобы я сей жемиг тебя тут не видал! И блохастого твоего! А ну, вон отсюда пошёл!

И вконец расплескал кружку, размашисто указав на распахнутыеворота. За воротами, привлечённые криком, начади останавливаться люди.

– Ох, прости, государь кнес, не признал я тебя. –Коренга, как мог, согнулся в поклоне, шаркнув рукой по опрятно выметеннымгорбылям. – В лесу живём, лица твоего светлого не видали…

– Чего? – изумился галирадец. – Какой-какой ятебе кнес?..

Во дворе и на улице начали понемногу смеяться.

– Ну не кнесинка же, – смиренно ответствовалКоренга. – А то кто, кроме кнеса да кнесинки, в этом городе решает, комугде ходить, не ходить?

– Да я… – Побагровевший от крика сольвенн сделалсявовсе свекольным. Он даже сделал шаг, но Торон уже стоял между ним и хозяином.Стоял молча, не щерился и не рычал, лишь чуть подрагивали чёрные губы да вглазах тлел огонёк. Пришлось гневливому горожанину ограничиться тяжкими речами:– Понаехало вас тут… всяких! С ворами на торгу сговариваетесь! Один, значит,мошну с пояса режет, а другой собаку вслед пустить отказывается?

Коренга хотел было съязвить, поинтересовавшись, с каких этопор в торговом Галираде не рады приезжим, а стало быть, их товару и деньгам… несказал и правильно сделал. Он выразился иначе:

– Прости, господин мой, но если бы у тебя птица шапку сголовы унесла, я и с ней в сговоре был бы?

Любопытного народу в воротах собралось уже предостаточно, аиз двери харчевни выглянул вышибала. И сразу стало понятно, что хлеб он свой недаром жевал. Он подошёл и взял обворованного за плечо.

– Кружечку ты, Шанява, гляжу, расплескал… Пошли, новуютебе нальём, да расскажешь мне, что там у тебя вышло.

Коренга про себя рассудил, что прозвище Шаняве досталосьсправедливое. Во всяком случае, по-веннски это слово означало раззяву. ПлемяКоренги чтило свой язык древней родственного сольвеннского; может, жителиГалирада запамятовали иные значения? Или придали старым словам другой смысл?..

Так или иначе, Шанява зло махнул на венна рукой и ушёлследом за вышибалой, и Коренга вздохнул с облегчением.

Смешливая девочка принесла ему не маленькую миску, как онпросил, а изрядное деревянное блюдо. Коренга сперва пришёл в ужас, живопредставив, что сейчас неминуемо съест всё и потом будет маяться брюхом, –но увидел, что на блюде отдельными горками лежали небольшие кусочки, взятые отрыбы разных пород и по-разному приготовленные.

– Вот палтус, он солёный, ты его пивом запей, –посоветовала кудрявая стряпуха. – А это рыбка баламут, мы её пластаем, сяйцом и сыром заворачиваем да так и печём. А тут – морской острец [16],под гнётом с луком и сметаной пожаренный…

Запах над блюдом поднимался такой, что Коренга мало незахлебнулся слюной. Торон принюхался и тоскливо отвернул голову: хозяин ест –негоже в рот заглядывать. Страдал он, впрочем, недолго. Ему вынесли целоекорытце гречневой каши, сдобренной всякими мясными остатками. Довольный пёсзачавкал и заурчал. Коренга рассчитывал как следует выгулять его перед отплытием.И потом уже до Фойрега не кормить.

Девчушка, у которой, видно, выдалась передышка в трудах,присела рядом. Надо же присмотреть, всё ли окажется вкусно и не попросит лигость добавки, чтобы немедля её принести!

Он не попросил, хоть жадность и требовала.

– А ты по делу здесь? – спросила она, когдаКоренга дожевал последний кусок и хлебом подобрал с блюда подливу. – Илиродственников навещаешь?

Почему-то её любопытство не показалось ему обидным, и онпохвастался:

– Я отсюда на аррантском корабле поплыву за море, вгород Фойрег.

Она удивилась:

– А что тебе там, у нарлаков?..

Коренга как раз думал о том, до чего, наверное, славно былобы путешествовать вместе с ней, такой смешливой и неугомонной. Поговоришь стакой, поболтаешь – и как солнышко в душу глянуло. Разводить перед ней турусы [17] Коренге не хотелось. Распоследнее это дело – женщине лгать.Но на сей счёт у него имелся сугубый материнский наказ, возбранявший стороннимлюдям знать правду. Наказ мудрый и справедливый, ибо речь шла о чести целогорода. Однако люди – известное дело, на всякий роток не накинешь платок – знайспрашивали да спрашивали. А когда тебя спрашивают – ври как угодно, но немолчи, иначе обидятся. Так что Коренга волей-неволей солгал раз, другой… и завремя дальней дороги даже начал получать от этого удовольствие. Придумывалочередную небывальщину и словно приоткрывал дверь в какую-то иную жизнь,которую при других обстоятельствах мог бы прожить, но вот не довелось.