Чудовища были добры ко мне - Генри Лайон Олди Страница 10

– Значит, яд? Я убил твоего деда на поединке. Мы дрались топорами.

– Вы – великий воин. С топором в руках у меня не было никаких шансов. Вы нашинковали бы меня, как капусту, и поставили кваситься в бочонке, с клюквой. Ваш отец, а мой дед был таким же. Кстати, всегда хотел спросить… Как умер мой прадед, Эвенбер IV? Тоже от топора?

– Твой прадед утонул. Купался за мысом Бурь…

– Утонул? Я полагаю, в шторм?

– Меня там не было. Но люди говорили о чудесной, безветренной погоде.

– Как же ему это удалось?

– Трудно выплыть, если тебя придерживают снизу за ноги. Знаешь, сколько времени может пробыть под водой опытный ныряльщик? Охотник за жемчугом? Твой дед нанял троих, чтоб наверняка.

– Минуту? – предположил принц. – Две?

Фернандес расхохотался.

– Больше?

– Неважно. Главное, что твой прадед стал утопленником. На его саркофаге изображены раковины-жемчужницы. Что ты велишь изобразить на моем саркофаге?

– А что бы вы хотели, отец? Я весь внимание.

– Кусок окорока в жирных руках. И шутовской колпак.

– Будет исполнено, – кивнул Ринальдо.

– Ты не боишься, что я кликну охрану? У меня еще достанет сил…

– Ваш начальник охраны ждет в коридоре. Он не войдет без моего приказа.

Нельзя сказать, что это удивило Фернандеса. Если уж Попрыгун…

– У шута были две дочери. Что нашлось для уговоров у моего честного Харальда?

– Вы сами сказали, отец. Честь. Если бы я просто хотел занять ваше место на троне, Харальд стал бы первым моим врагом. Он бился с вами плечом к плечу. Трижды был ранен, закрывая вас от неприятеля. Но вы перешли межу, и Харальд склонился к моим речам.

– Какую межу? Я мало плачу телохранителям?

– В этом ваша суть. Деньги, топор, окорок. Остального вы не замечаете.

– Зато ты глазаст. Говори, я еще способен тебя выслушать.

– Почему вы не уничтожили Янтарный грот, отец? Сразу, как только вам донесли о находке сивилл? Или позже, когда стало ясно, что грот делает с людьми? Это ведь так несложно! Послать землекопов: копнуть там, подрыть здесь… И завалить проклятую дыру на веки вечные!

– Зачем?

«Он сумасшедший! – мелькнула мысль. – Жаль оставлять трон безумцу…» Дышать становилось все труднее. В глазах заплясали радужные пятна. Вялыми руками Фернандес начал расстегивать крючки камзола на животе. На это сил хватило. Вся жизнь сосредоточилась в простых движениях: нащупать крючок, вытащить из петли. Если расстегнуть все, станет легче. Нет, не станет. Ладно, для похорон все равно переоденут.

– Во что вы превратили город, отец? Говорят, с возрастом люди становятся дальнозоркими. Вас же одолела близорукость! Знаете, на что вы посягнули, разрешив существование Янтарного грота?

– На что же?

– На слово «калека»! Известна ли вам сила этого слова? Оно ободряет тех, кто здоров. Голодные, нищие, безвестные – люди видят калеку, и понимают, что им есть, за что благодарить судьбу. Что они лучше! Кидая милостыньку безногому, одаряя грошиком увечного, мы не покупаем милость богов. Мы покупаем чувство самоуважения. Дорогой товар по дешевой цене! Вы же отняли гордость у здорового человека. Взамен вы подарили ему унижение.

– Кому? Что ты мелешь!

– Беднякам, у кого нет денег на Янтарный грот; богачам, чьи годы не позволяют воспользоваться Янтарным гротом. Мало того, вы отняли славу у человека мастеровитого. Ваши телохранители завидуют Слепцу Йошке. Незрячий, он нашинкует пятерых гвардейцев раньше, чем они схватятся за мечи. Ваши советники слышать не желают о Сэмюеле Глухаре. Сэм ничего не забывает. Он сводит концы с концами стократ ловчей умелой швеи. Как признать свое ничтожество в сравнении с глухим уродом? Обычный человек стал считать себя калекой, ваше величество. Мы в начале пути, ведущего в пропасть.

– Ты преувеличиваешь.

– В городе полно изменников. Они отбивают хлеб у ваших верноподданных. Если не остановить это, мир перевернется. Вам пора умереть, отец. А для меня пришло время исправить ваши ошибки.

– Каким образом?

Принц встал у окна. Метель улеглась, ночь полыхала серебром. Дворец стоял на холме, моря отсюда видно не было. Зато хорошо просматривался берег реки, закованной в ледяную броню. Голые, черные от холода ивы – старухи-нищенки – мерзли на кручах. Лед отсвечивал синевой, как добрый клинок. На том берегу начиналось поле – чистый лист, готовый к любым письменам. Зайцы и вороны, одинокий всадник… «Пишите, что хотите, друзья мои, – подумал король. – Поземка сгладит. Прощайте, ждите лета…»

– В полночь объявят, что вы умерли от несварения, отец. Вы объелись сливами. Или вы предпочитаете заворот кишок? Еще до возглашения соответствующего указа в городе станет известно, что я, Ринальдо III, всем сердцем ненавижу богомерзких сивилл, уродующих человеческий облик. Что я проклял Янтарный грот, порождение демонов. И что я обожаю моих милых горожан. Лавочники уже выкатили на улицы бочки с вином. В трущобах уйма горячих голов. Отребье пьет без меры. Верные человечки уже нашептывают им верные слова. Утром они бросят хмельную толпу на обитель сивилл, а там и на Янтарный грот. В городе начнется резня: ножи найдут изменников. За день их количество резко уменьшится. Полагаю, вместе с изменниками зарежут сотню-другую невинных калек. Да хоть тысячу! Калеки, ясное дело, станут кричать, что ни при чем, что не бывали в гроте… Глупцы! Кто захочет разбираться: да или нет. Разграбят полсотни зажиточных домишек. Дюжину сожгут. Это пустяки, отец! Когда я велю, солдаты наведут порядок. Кое-кого вздернут для острастки. Изменники будут объявлены вне закона. Их имущество перейдет в казну. Десятая часть – доносчикам. Янтарный грот уничтожат, и жизнь войдет в привычную колею. Я хочу править людьми, какими они были при наших предках. Если существует загробная жизнь, ты увидишь возрождение Тер-Тесета – и признаешь, что я прав.

– Хорошо, – речь давалась с трудом. Онемение колыхалось под сердцем, грозя прервать дыхание. – Если я увижу твою правоту, я явлюсь из пекла и засвидетельствую это. Осталось последнее, сын мой…

– Что, ваше величество?

Онемение превратилось в бесчувственность. Волна плеснула вверх, темным холодом ударила в голову. Кресло разрослось, мертвой хваткой вцепляясь в жертву. Так обвивают добычу щупальца осьминога. Гроб, подумал король. Бархат и дуб. Ну, конечно же, гроб. И все-таки я еще здесь. Фернандес I, прозванный в народе Великолепным, собрал остаток сил и заревел во всю глотку – так, как ревел над телом своего отца, разрубленного топором от шеи до паха:

– Король умер! Да здравствует король!

Ему чудилось: рев сотрясает небо и землю. На деле же Фернандес лишь беззвучно разевал рот. Впрочем, крик или шепот – это напряжение убило его величество быстрей, чем медлительный яд.